– Ему не до меня, – перебила я ее. – Ханс-Ульрих открывает кондитерскую фабрику. Он пообещал мне длинную дорогу и большую любовь. На прощание.
– Не может быть! – у Татьяны даже слезы высохли. – Почему вдруг?
– Что «почему вдруг»?
– Ну… кондитерскую фабрику.
– Его прадед был пекарем, помнишь, я рассказывала? Он уезжает завтра. Мы уже попрощались. Кстати, Аррьета и Клермон уже улетели. Сегодня утром. Гайко тоже возвращается домой разводить виноград.
– Почему?
– У каждого свое и каждому свое. Аррьета сказала, что ей осточертела такая жизнь и она хочет домой. Буду, говорит, сидеть на веранде, пить кофе и приглашать в гости соседей. Гайко пора заводить семью… Кроме того, я не верю в браки с иностранцами! Это я про Хабермайера.
– Ну, ты даешь! – удивилась Татьяна. – Сколько наших девчонок повыходили замуж за иностранцев, и все счастливы и довольны. Брачных бюро повсюду как собак нерезаных…
– Все равно не верю, – повторила я. – И не все счастливы, вон в газетах пишут…
– Ты его любишь?
– Жору? Да. Честное слово, я его люблю. Его одного. На всю оставшуюся жизнь.
– Я серьезно, – обиделась Татьяна.
– Я тоже. Знаешь, он мне пообещал жизнь в «первом классе»! Вся жизнь в «первом классе», представляешь! В старинном замке, увитом маленькими красными и белыми розами.
– А когда вы уезжаете?
– Через неделю.
– Ладно, – сказала Татьяна, шмыгая носом, словно подводила итоги. – Платье пятьдесят четвертого размера, черное с белой отделкой. Я покажу в журнале. Привезешь?
– Не вопрос. Заберешь Шебу и Анчутку, ключ у тебя есть. Он любит манную кашу. Можно без варенья. Кстати, я только что купила платье у Регины Чумаровой. Один астролог в телевизоре сказал, что мне нужно носить синее. В ближайшем будущем. И как можно больше чихать, особенно по утрам.
– Покажи! – живо заинтересовалась Татьяна.
Следующие полчаса мы рассматривали и обсуждали мое новое платье прямо в кафе, где сидели. Благо, как я уже сказала, народу в зале было немного…
Глава 30
Подведение итогов
Господин Романо сидел у себя в номере. Читал мемуары. Мемуары были на редкость нудными, и он читал их исключительно по привычке. А также воспитывая волю. А также в наказание за выкуренную полчаса назад крепчайшую кубинскую сигару, которую ему позавчера подарил Флеминг, чтобы нюхать, а не курить. А он, пользуясь отсутствием Аррьеты, выкурил. Сигара доставила ему громадное наслаждение, и теперь он думал, в продолжение ночных мыслей, о свободе, что разрыв с Аррьетой – не слишком большая плата за подобное удовольствие.
Ну почему у женщин одна любовь на уме, думал он, скользя рассеянным взглядом по строчкам. У мужчин на уме – карьера, политика, бизнес, газеты, наконец. Коньяк и сигары. Какое счастье, что женщин не пускают в мужские клубы! Можно хоть где-то отвести душу. Вот уж воистину, иррациональный пол!