— Глупый человечишка, — раздалось сверху. — Куда ты хочешь спрятаться?
— Подальше от тебя, — буркнул я, продолжая пробиваться дальше. Издавая скрежещущие звуки, передо мной вылезла ещё одна летучая мышь. Завидев меня, она угрожающе подняла когти и цвиркнула.
— Занято, — прошипел я, легонько ударив мышь кулаком в перчатке. Мышь не развалилась, как в прошлый раз, а только помялась. Но, кажется, сломалась.
— Поищи место в преисподней.
Мне на голову посыпалась земля, а кусты куда-то разом исчезли. Перевернувшись, я увидел, что оберон, желая добраться до меня, вырвал их с корнями. Наклонившись так низко, что его ноздри едва не втягивали меня, великан злорадно ухмыльнулся:
— Кто не спрятался, я не виноват. Последнее слово?
«Яр-ко звёз-доч-ка све-ти…» — пропел женский голос по слогам на мотив детской песенки. Оберон посмотрел куда-то вдаль и принюхался.
«Чу-дищ к нам не под-пус-ти…»
Холод, пронизавший меня до костей, растаял в мягком тепле, наполнившем всё тело, и вокруг рук возникло белое свечение, пульсирующее в такт ударам сердца.
«Пусть от-сту-пит в у-гол тень…»
С каждым слогом свечение усиливалось, обволакивая ярким коконом. Оберон покосился на меня, в его взгляде появилось недоумение.
«Ког-да сме-нишь ночь на день».
— Последнее слово, а? — переспросил я, приготовившись отпустить накопившуюся во мне энергию на свободу. — Скажи-ка: «сы-ы-ыр».
Столб белого света ударил в небо. Дыхание перехватило, сквозь звон в ушах пробился грохот, похожий на рёв урагана. Я чувствовал, как свет в столбе становился всё плотнее, пока давление внутри не разорвало его.
И… ничего больше. Оглядевшись по сторонам, оберон снова уставился на меня. Я кое-как встал и пожал плечами.
— Факир был пьян, и фокус не удался.
Обезьян налетел откуда-то слева и набросился на оберона. Тот, схватив его одной рукой, с такой силой приложил о землю, что с рыжей шерсти посыпалась золотистая светящаяся пыльца.
Настало самое время, чтобы сваливать, однако оберон был намного сильнее своего противника, и, разобравшись с Обезьяном, вернулся бы за мной. Поэтому разумнее всего было принять чью-либо сторону — временно, конечно. Что я и сделал.
Заслонив собой прижатого Обезьяна, я размахнулся пошире, и что было сил ударил по опускавшемуся гигантскому кулаку. Боль была такая, будто мне на руку наковальня упала; оберон, судя по его воплю, чувствовал что-то похожее. В ту же секунду на него набросилась едва ли не вся Обезьянова армия, они облепили великана, и слышно было только, как скрежещут друг о друга стальные когти.
Воздух дрогнул и оберон пропал. Убежал зализывать раны.