Если мы основываем свое моральное суждение о человеке на том, мог он или нет принять другое решение, никакого морального суждения вынести нельзя. Откуда, например, можем мы знать о внутренней стойкости человека, позволяющей ему противиться силам окружения, воздействующим на него с детства и впоследствии, или об отсутствии жизнеспособности, из-за чего другой человек тем же силам подчиняется? Как можем мы знать, не повлияло ли на развитие характера индивида в определенном направлении случайное событие, такое как встреча с добрым и любящим человеком, в то время как отсутствие такой встречи могло бы направить его в противоположном направлении? Действительно, знать этого мы не можем. Даже если мы будем основывать моральное суждение на предпосылке, что человек мог бы действовать иначе, факторы его конституции и окружающей среды, влияющие на развитие характера, так многочисленны и сложны, что практически невозможно прийти к обоснованному заключению о том, могло или нет его развитие пойти другим путем. Все, что мы можем предположить, это что существовавшие обстоятельства привели к тому развитию, которое и имело место. Отсюда следует, что если бы наша способность выносить суждение о человеке зависела от наших знаний о том, что он мог бы действовать и иначе, мы как исследователи характера должны были бы признать свое поражение в том, что касается этических суждений.
Однако такой вывод необоснован, потому что исходит из неверной предпосылки и путаницы с определением суждения. Последнее может иметь два разных значения: во-первых, мысленное действие утверждения; во-вторых – деятельность «судьи» по оправданию или осуждению.
Моральное суждение второго рода основывается на идее авторитета, превосходящего человека и выносящего ему приговор. Такой авторитет обладает привилегией миловать, осуждать и наказывать. Его приговор окончателен, поскольку он выше человека и обладает недосягаемыми для него мудростью и могуществом. Даже представление о судье, который в демократическом обществе избирается и теоретически не стоит выше своих сограждан, окрашено древней концепцией судящего божества. Хотя персона судьи не обладает никакой сверхъестественной властью, его должность ею обладает (формы почтения, положенного судье, представляют собой уцелевшие пережитки преклонения перед авторитетом-сверхчеловеком, а неуважение к суду психологически тесно связано с lèse-majеsté[140]). Однако многие люди, не занимающие должности судьи, принимают на себя его роль, вынося моральное суждение, готовые осуждать или оправдывать. Их отношение нередко содержит значительную долю садизма и деструктивности. Возможно, нет другого феномена, в котором крылось бы так много деструктивного чувства, как «моральное негодование», позволяющее проявляться зависти и ненависти под маской добродетели