— Значит, Бернар был прав, доверяя ему. Думаю, и ты была права.
— Я полностью верила ему. Я думала, что нам надо заботиться друг о друге. Я думала, что если есть причины, по которым нам нельзя делать этого, то Хью обязательно скажет мне об этом. Я же все сказала ему о бароне.
— Да, он знал, что между вами ничего не может быть, — кивнул Теренс.
— И я знала об этом.
— Тогда что же так задело тебя, Катарина? Что такое случилось, что Хью даже никого не оповестил, что добрался до Понтуаза живым и невредимым?
— Как ты не понимаешь, Теренс? Хью ни разу не сказал мне, что Адель жива. Зачем он целовал меня, зачем говорил, что любит?
— Может, у него просто не было сил не сказать тебе об этом?
Катарина сжала губы и почувствовала, как тугой комок снова подступает к горлу.
— Зачем он послал за ней, Теренс? Почему ей надо было приезжать в аббатство? Неужели стоило лишать нас последнего вечера вместе? Хью так хотел видеть Адель, так хотел забыть меня, что послал за ней. Конечно, он любит ее, Теренс… и не любит меня.
— Катарина, в том, что ты рассказала мне, многое неясно. Я собираюсь найти ответы на твои вопросы. Или сделать так, чтобы Хью сам ответил на них. Я пришлю тебе письмо из Понтуаза, обещаю тебе!
Катарина сидела, не шевелясь, повесив голову и сложив руки перед собой.
— Ты сможешь подождать? — спросил он. — Обещаю, что письмо ты получишь не позже, чем через две недели. Повремени до тех пор судить моего брата.
Какое-то время она не отвечала, погруженная в свои мысли. Она вспоминала, как бежала сюда, чтобы сообщить Хью известие о гибели своего жениха, как открылась дверь, и вошел Хью, целуя руку Адели. Он видел только Адель, а Катарина видела торжество в ее глазах.
Катарина наклонила голову, не пытаясь сдерживать вновь хлынувшие из глаз слезы.
— Я подожду твоих известий, — сказала она, наконец. — До тех пор я буду верить в него.
— Хорошо, — Теренс наклонился к ней и нежно поцеловал в лоб.
— Теренс, — прошептала она. — Он даже не сказал мне прощай.
— Может, он не хотел прощаться с тобой?
Катарина смотрела на огонь, уютно потрескивающий в очаге, а слезы чертили мокрые дорожки на ее похудевших щеках.