На третьем, «антресольном» этаже, где находились комнаты сотрудников музея, Юра, поплутав, обнаружил наконец дверь с табличкой «Отдел минералогии. Профессор Горчицкий».
Вопреки его ожиданиям профессор Горчицкий был занят отнюдь не изучением какого-нибудь увесистого и мудреного манускрипта.
Он смотрел выпуск «Новостей» — на его письменном столе помигивал светящимся экраном небольшой портативный телевизор.
— Разрешите? — нерешительно произнес Юра.
Пожилой человек, сидящий за письменным столом, боком к двери, едва повел бровью.
— Заходите… — пробормотал он.
Юра вошел в тесную комнату, заставленную книжными шкафами.
В это время на экране какой-то очередной беженец на какой-то границе жаловался в микрофон корреспондента, что уже «пять лет живет без крова». За эти пять лет его жена родила еще пятерых детей, и теперь их у него уже двенадцать…
— Ну не молодец ли? — воскликнул человек у телевизора. — Ничто их не берет: есть кров, нет крова — плодятся и размножаются!
Профессор Горчицкий брезгливо сморщился, глядя на экран. Юру он едва лишь окинул мимолетным взором.
— А поскольку таких, как этот оборванец, — горячо продолжал профессор, — там еще пара-тройка миллионов, то гуманитарные организации просто сбились с ног, снабжая их едой. Мир похож на сумасшедший дом, потому что мы нарушаем естественный баланс, к которому всегда стремится природа!
Ростовский понял, что просто «попал под руку». А профессор Горчицкий выплескивает эмоции, вызванные телевизионной картинкой. Подобно тому как люди часто, сидя в пустой комнате у телевизора, хлопают себя по колену и раздраженно кричат: «Ну не идиоты ли!» Очевидно, несмотря на появление Юры, комната по-прежнему оставалась для профессора пустой.
— Неужели род людской настолько вас разочаровывает? — осторожно поинтересовался Ростовский, чтобы хоть немного привлечь к себе внимание.
— Да нет… Отчего же!
Профессор теперь смотрел на Юру в упор.
И Ростовский отчего-то по-ученически, словно бы даже заробев, поежился.
Серые, бесстрастно взирающие на собеседника глаза, очки без оправы, тонкие высохшие от времени губы аскета… В нем было что-то от растения, хранящегося в гербарии под папиросной бумагой, — нечто высохшее, шуршащее… Что-то по-настоящему старческое и даже, возможно, уже неживое. Или это сама обстановка музея навеяла подобное сравнение?
— Видите ли, молодой человек… — продолжал Горчицкий. — Один бегемот за сутки перерабатывает в навоз шестьдесят пять килограммов растений! И в этом его высшее «предназначение»: он обогащает, удобряет почву — и дает таким образом жизнь новым растениям. Поэтому никто не будет отрицать важность его «работы».