– Твое право прощать или не прощать, доченька. Только тебе решать, я могу лишь утешить и разузнать все о той женщине.
Хатидже просто схватилась за это предложение:
– Узнайте, валиде! Какова она, почему Ибрагим выбрал ее?
Хафса уже пожалела о сказанном, но слово не птица, обратно силками не поймаешь. Пришлось со вздохом согласиться. Она решила пока ничего не говорить и Хуррем тоже, пусть не думает, что чего-то добилась.
К дому грека Теодора подъехала небольшая карета, скромная, но по тому, как выскочил огромный черный евнух, как услужливо помог выйти закутанной в накидку женщине, стало понятно, что приехавшая дама важная птица.
Она прошла в дом быстро, явно стараясь не привлекать ничье внимание, внутри откинула накидку и внимательно посмотрела на хозяина:
– Меня прислала валиде-султан, Теодор-ага.
Валиде… мать султана…
– Что-то случилось? Что-то с Ибрагимом? – Потом опомнился. – С Повелителем?!
Женщина усмехнулась:
– Нет, Бисмиллах, все хорошо. Они победили и возвращаются. Мне нужно поговорить с вами и… с Мухсине.
Сказала и уставилась своими глазищами в лицо грека. Теодор никогда не умел врать, а уж тут тем более, но все же попытался выкрутиться, помня слова сына, что стоит только кому-то из дворца услышать это имя, его ждет гибель.
– С кем, госпожа?
Самира усмехнулась:
– Вы не умеете лгать, Теодор-ага. К тому же валиде известно о Мухсине. Позовите женщину.
И вот арабка стояла перед хезнедар-уста – на сносях, рожать совсем скоро… Красивая? Да. Блестящие волосы, огромные темные глаза, точеный носик, четко очерченные губы. В глазах ум и почти вызов, черты лица нежные и волевые одновременно. Невольно подумалось: вот такую бы на ложе Повелителя, никакая Хуррем не справится.
– О тебе узнали валиде и Хатидже Султан. Не нужно объяснять, кто это?
– Я знаю.
И голос приятный. Самира представила себе, как воркует эта красавица, перебирая пряди волос Ибрагим-паши. Хатидже хороша и нежна, она умна, красива, приятна в общении, но ей далеко до этой… Хезнедар-уста, знавшая Хатидже еще совсем малышкой, обиделась за дочь валиде: разве ее вина, что Аллах не дал такой яркой красоты или что полюбила не того?
– Знаешь, что тебя ждет с твоим приплодом? – кивнула на большой живот.
Мухсине вскинула голову, в глазах блеснула предательская влага:
– Ребенок не виноват.
– Конечно, виноваты мать с отцом. И отец поплатится тоже.
Тяжело поднялась, кивнула на Мухсине обомлевшим Теодору и Микосу:
– Следить за ней день и ночь, если куда-то денется, разыщут и убьют. И вас тоже, Ибрагим-паша не спасет.
Уходила в полной тишине, даже женщина не всхлипывала. Хезнедар-уста невольно поразилась: неужели не боится? Ведь должна бы понимать, что разоблачение означает смерть.