— Да. Вот когда увидишься с папой — спроси. А он тебе скажет, что я была толстой, глупой и противной. И ему не хотелось со мной даже разговаривать.
— Я не толстая!
— Зато собираешься стать глупой и противной. Уверяю тебя, тучность мне твой отец простил бы. А вот все остальное…
— Ли-и-иля…
— Ну да. Вот возьмет тебя супруг в общество, а ты там и ляпнешь — мол, я считаю основателя нашего королевства, Сидора Восьмого…
— Не было такого!
— Хоть что-то помнишь. Но ляпнуть-то можешь. А что потом? Оконфузит тебя барон, а ты на весь дворец ему: на конюшне запорю!!! Вот позорище-то будет. И ничего не знает, и еще на других лает…
Мири уже откровенно расклеилась. По розовым щечкам текли слезинки. Сейчас уже не показушные. Она просто плакала, не пытаясь вызвать к себе сочувствие. Расстроилась.
И неудивительно. Выговор делался холодным, резким и язвительным тоном. Чтобы прочувствовала.
— Лиля, а что мне тогда делать?
— Учиться. Да так, чтобы любого за пояс заткнуть.
— А если неинтересно?
Лиля вздохнула, вышла из-за стола и опустилась на колени рядом с девочкой.
— Малышка, а ты думаешь, мне так интересно заниматься всеми хозяйственными делами?
— Ты же занимаешься?
— А ты — будущая графиня. Ты обязана. Если что-то случится со мной и с твоим папой, именно ты должна будешь вести хозяйство. А ты даже урок выслушать не можешь. Ну куда это годится?
Мири всхлипнула:
— Лиля, я больше не буду…
— А что ты должна сделать?
— Э-э-э…
— Тебя ведь сейчас опять начнут дразнить?
— Начнут.
— Тогда советую сделать так…
Вечером Мири с довольной улыбкой отчитывалась перед Лилей.
— А ты была права. Я вхожу, а Бьерн мне, мол, получила, графиня недоученная?
— А ты ему?
— А я ему — сам недоученный. А если хочешь — десять дней нам на подготовку. И на соревнование.
— Согласился?
— Еще как!
— Тогда эти десять дней нам надо серьезно заниматься.
— А ты мне поможешь?
— Обязательно.
Аделаида Вельс была в отчаянии. План соблазнения провалился. Мягко говоря.
Джерисон ее избегал.
Нет, граф не шарахался демонстративно в сторону, он не отобрал у нее свои подарки, но… Он не извинился за побои. Он больше не разговаривал с ней.
Ее словно и вовсе не существовало. А ведь это сильно нарушало ее планы на жизнь. И ставило саму жизнь под угрозу. Кто еще защитит ее, кроме Джерисона? Как только она вернется домой… ох-ох-ох… даже если ее не отдадут палачам — все равно ни жизни, ни репутации… только в публичный дом идти.
И Аделаида решилась.
Она подождала, пока чуть сошли синяки, уродовавшие лицо, и однажды ночью снова поскреблась в дверь его сиятельства.
— Войдите… А, это вы, госпожа? Что вам угодно?