«А вдруг она заблудится? – подумала Джейн с тревогой. – Испугается и собьется с пути… А может, ее вообще уже нигде нет».
Эмер плеснула на землю вином из глазурованного провансальского кувшина. Утром она объяснила Джейн, что отсутствие тела не имеет значения, а физических расстояний для Ди больше не существует. Ритуал предназначался для ее души и тех, кто ее оплакивал, а потому достиг бы цели даже без традиционного захоронения.
И все-таки Джейн не могла не думать о том, какая участь постигла тело подруги. Оно составляло такую важную часть Ди – ее мозолистые руки, волосы цвета воронова крыла, горло, из которого то и дело вырывался хриплый смех…
Все это осталось у Аннетт. Последнюю пару дней они внимательно просматривали все криминальные сводки, но так и не нашли ни одной зацепки. Рациональная часть Джейн понимала, что Аннетт просто сожгла тело до золы, но сердце отказывалось верить, что подругу постигла такая неприглядная участь.
А еще Джейн не могла перестать сравнивать их импровизированный викканский ритуал с пышными тройными похоронами, состоявшимися в тот же день в Верхнем Ист-Сайде. По всеобщему мнению, светская львица Линн Доран и две ее кузины трагически погибли в авиакатастрофе, пересекая на личном самолете Атлантический океан. В истории явно читался почерк Хасины – среди обломков обнаружили даже пилота.
Еще одна невинная жертва этого чудовища. Джейн не сомневалась, что церемония прошла с помпой, которая больше пристала бы главе государства. Три родственницы Хасины отдали жизни добровольно; у Ди ее отняли силой. И все же Доранов оплакивал весь город, а Ди достался лишь безымянной камень в густой траве. Джейн честно постаралась обзвонить всех, кто знал подругу в прежней жизни, еще не омраченной знакомством с ведьмами: коллег по пекарне в Сохо, викканский ковен, бывших соседей по комнате, – но безуспешно. Об уходе Ди скорбели лишь несколько человек, ставшие ее семьей в последние месяцы.
Мейв мягко сжала ладонь Джейн, но лицо Харриса, сидевшего по другую сторону от нее, казалось высеченным из мрамора. Девушка предпочла бы, чтобы он снова на нее кричал, проклинал, швырялся вещами. Но он молчал, и Джейн начинало казаться, что он никогда больше не вспомнит о ее существовании. «Мне тоже больно, – мысленно призналась она его каменному профилю. – Мы могли бы об этом поговорить. Возможно, это чуть-чуть нас сблизило бы». Однако зеленые глаза, прикованные к Эмер, так ни разу и не обратились в ее сторону.
Старшая Монтегю склонилась с легкостью, которую от нее никак нельзя было ожидать, и принялась чертить руны по четырем сторонам надгробия. Напевный монолог не прекращался ни на секунду. Теперь она пересказывала историю Ди, выплетая из ее жизни прекрасный, исполненный смысла гобелен, но Джейн слушала вполуха. Вместо этого она вглядывалась в пустоту в сердце. Эта пустота имела очертания Ди и при каждом касании отзывалась новыми волнами боли.