Женевьева разрывалась на части между быстро затухающим восторгом от последнего кормления и тысячами проблем Тойнби-Холла, похожих на комариные укусы. Последнее время ее жизнь казалась сотканной из слишком большого числа нитей, слишком многое требовало внимания. Важные вопросы приходилось откладывать.
Она встала и прошлась по комнате. Одну стену занимали медицинские книги и папки Джека. В углу под стеклянным колпаком стоял его драгоценный фонограф. Для исполняющего обязанности директора этот кабинет должен был стать домом. Но Женевьеве приходилось бежать то в Старый Джейго, то в Челси. Она спросила себя, за кем охотится на самом деле: за Джеком-Потрошителем или за Чарльзом Борегаром.
Неожиданно она очнулась от мыслей, обнаружив себя перед маленьким окном, выходящим на Коммершиал-стрит. Сегодня стоял особенно густой туман, походивший на разлившиеся по улицам желтое море, захлестывающее здания. «Теплых» ноябрьский мороз должен был резать как бритва. Или как скальпель.
Потрошитель не убивал с последних выходных сентября. Она лелеяла надежду, что он просто исчез. Возможно, Моран оказался прав и Монтегю Друитт действительно был Джеком-Потрошителем? Нет. Это невозможно. И тем не менее полковник сказал той ночью нечто такое, что до сих пор преследовало Женевьеву, оставаясь в глубине разума.
Напротив Холла стоял мужчина, закутанный в черный плащ, вокруг него и над ним завивался туман. Он словно боролся с какой-то внутренней неуверенностью — так же, как и она. Это был Чарльз.
Моран сказал, что Холл — центр схемы, нанесенной на карту города местами убийств.
Чарльз, неожиданно решившись, пересек дорогу, и туман расступился перед ним.
Она была тем, кем, черт побери, хотела быть. Той женщиной, какой ее желали видеть мужчины: Мэри Джейн Келли, Мари Жанетт, племянницей дяди Генри, мисс Люси. Да она стала бы Эллен Терри, если бы это помогло.
Джон сидел у кровати. Она снова рассказывала ему, как ее обратили. О ночи на пустошах, когда его драгоценная Люси подарила ей Темный Поцелуй. Теперь она рассказывала эту историю от имени мисс Вестенра, словно сама Мэри Джейн была каким-то другим человеком, какой-то ничего не значащей проституткой…
— Мне было так холодно, Джон, я испытывала такой голод, чувствовала себя такой новой…
Она легко могла понять, как чувствовала себя Люси. Их обеих охватила душевная паника после пробуждения от смертного сна. Одинаковая отчаянная, бездонная жажда. Только Люси проснулась в склепе, ее оплакали и похоронили со всеми почестями. А Мэри Джейн пришла в себя на телеге, в нескольких минутах езды от известковой ямы, брошенная среди других никому не нужных тел.