Грек вывернулся, ударил локтем, перехватил руку Геннадия, зажал ее под мышкой, одновременно зацепил ногу подполковнику и надавил, пытаясь опрокинуть летчика на спину, почувствовал, что его противник падает, испытал мгновенное ликование…
В следующий момент нога «варвара» уперлась ему в пах, Партокл испытал весьма неприятное ощущение, а в следующий миг, описав короткую дугу, приложился о землю… Но несмотря ни на что, успел все-таки прижать подбородок к груди и не дать захватить шею.
Черепанов мужество и мастерство противника оценил. И отдал ему должное, что, впрочем, не помещало Геннадию вдавить большой палец в болевую точку на шее грека. И осуществить захват секундой позже. В партере у его противника было даже меньше шансов, чем в стойке.
Никто не пытался вмешаться и разнять их, но когда грек перестал трепыхаться, Черепанов сам отпустил его и даже помог подняться, а потом поглядел на Максимина: насколько тот огорчен проигрышем своего ставленника?
Нисколько не огорчен.
– Отлично, варвар! Как там тебя зовут?
– Геннадий, – ответил подполковник. И добавил, помедлив: – Череп.
Собственное прозвище ему не нравилось. Старые воспоминания. Его еще в школе пытались дразнить Черепом. С первого класса. Но в школе не прижилось. Хотя Генка Черепанов неизменно отзывался на эту кличку. Кулаком по носу. А вот здешняя публика считала такое прозвище крутым…
– Череп! – подхватил Гонорий. – Ему это подходит, верно, Максимин?
– Прямо в цель! – согласился гигант легат. – Но не думаю, чтобы ты, Череп, мог так же бросить меня!
– Пожалуй, – согласился Черепанов, глядя снизу вверх на великана и не испытывая никакого желания бороться еще и с ним. Конечно, тот уже далеко не молод, но состязаться с этакой громадиной… Примерно как бороться с Медным Всадником.
Максимин расхохотался. Он был доволен.
И тут где-то рядом хрипло взревела труба.
– Обед! – сказал кто-то рядом.
– Пир! – возразил Максимин. – В честь возвращения моего старого товарища Гонория Плавта Аптуса. И в честь нашего нового друга кентуриона Геннадия Черепа! Феррат, найди кого-нибудь из моих трибунов и распорядись от моего имени!
И позаботься о квартете арфисток персонально для приапа старины Аптуса. Ты ведь не изменил своим склонностям, Гонорий?
– Ничуть! – Плавт улыбнулся. – Это только ты, Максимин, сердишься, когда тебе предлагают много женщин!
Тут все окружающие, кроме Черепанова, жизнерадостно захохотали. Вероятно, это была какая-то старинная и всем известная шутка[104].