– Не бог, – согласился он. – Но на том небе, где я летал, богов нет. Может быть, – выше…
«Ну да, в космосе. Целая прорва богов», – подумал Геннадий, но поправляться не стал.
– Но как можно летать, если ты не бог?
– Птицы же летают.
– А-а-а… Вы летаете, как птицы!
– Мы летаем, как люди. Вели принести кусок тонкой бумаги, ножницы и таракана – я тебе кое-что покажу.
Принесли ему, конечно, не бумагу – папирус. Но это не имело значения. Он тоже был достаточно легким. Черепанов быстренько вырезал грубую модель самолета, загнул где надо, усадил таракана на «фюзеляж» и запустил вверх. Самолетик взлетел метра на три, заложил вираж, описал красивую петлю и приземлился на ковер. Обрадованный таракан попытался удрать, но погиб под башмаком Фотиды.
– Даже здесь, у вас, можно сделать что-то подобное, – Черепанов кивнул на модельку, – достаточно большое, чтобы поднять в воздух меня. Но я прошу тебя, Корнелия, никому не говорить об этом.
– Хорошо. Но почему?
Черепанов помедлил немного, потом ответ сам пришел ему на ум.
– В нашем небе нет богов, – сказал он. – Но в вашем они есть. И они могут обидеться.
– Понимаю…
Какое-то время они молчали.
– Так ты прочтешь мне стихи на своем языке? – спросила Корнелия.
– Попробую… – Черепанов сосредоточился… Нет, все-таки не зря в школе их заставляли стихи зубрить!
– Белеет парус одинокий,
В тумане моря голубом,
Что ищет он в краю далеком,
Что кинул он в краю родном…
– по-русски, медленно произнес он.
Она слушала очень внимательно, скульптурно-безупречная головка чуть склонилась вправо, пальцы сплелись вместе. Большой камень на перстне причудливо мерцал, становясь то алым, то фиолетовым.
– … А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой.
– Красиво, – проговорила девушка. – Звучит непривычно, но красиво. О чем оно?
Черепанов перевел. Как умел.
– Очень красиво. Я бы перевела их на латынь, пожалуй. Постой, я запишу. – Она взяла таблички. – Диктуй.
– Тебе надо непременно нанять грамматика, Геннадий, – деловито произнесла Корнелия, закончив писать. – И ритора[162]. Я вижу, ты получил хорошее образование у себя на родине, но у нас в Риме человек, который плохо говорит по-латыни, не пользуется уважением.
– Непременно так и сделаю, – пообещал Черепанов. – В первую очередь потому, что хочу завоевать твое уважение, домна.
– Мое ты уже завоевал. Я… – Корнелия опустила глаза. – Я очень рада, что ты нашел время заехать, Геннадий. Потому что через шесть дней я уезжаю. В Рим.
Черепанов молчал. А что тут можно сказать?
– Я должна быть в Риме к празднику Бона Деа, Доброй богини, – словно извиняясь, проговорила она. – Отец уже выслал сопровождающих.