Иван именовал своё сокровище не иначе, как «Архив Смагина». Действительно, он время от времени извлекал из довольно объёмного сундука, тоже исторического наследия, не менее объёмные папки, раскладывал их на полу, вытирал пыль, листал, шептал, чертыхался, что-то рассматривал в огромную лупу… Не скажу, что эта кропотливая работа доставляла ему большое удовольствие, но душа его заметно теплела, глаза загорались, и сам он двигался в этот период на животворной волне. Я тоже иногда с его позволенья на неё подсаживался. Странное чувство, поверьте, поселяется и в сердце, и в душе, когда пытаешься оживить события, случившиеся давно, далеко и не с нами. Чувство трепетное, тревожное и влекущее возможностью повторения.
Я не раз предлагал сделать архив достоянием широкого читателя: мол, именно так можно осветить нашим литературным талантом некоторые небезынтересные дела минувших дней, а заодно и немного прославить и прадеда, и фамилию. Казалось бы, что проще? Однако Иван даже обсуждал эту тему неохотно. Разобрать, систематизировать – это одно. А вот составить из бессвязных служебных записок, плохо сохранившихся рапортов, распоряжений и даже доносов общую картину, представляющую интерес для массового читателя, – это совершенно другое, считал он.
Я понимал его сомнения, ибо сам не был уверен, что эта задумка может вылиться во что-то удобоваримое. Но одно дело понимать, другое – соглашаться. Я понимал, но не соглашался. Иван жил своей сложной, имею основания заверить, интересной и содержательной жизнью. Он не испытывал недостатка в эмоциях, в том числе – порождаемых экстримом. В таких случаях говорят: фигура самодостаточная. И вот у таких фигур, как мне подсказали не однодневные наблюдения, начисто отсутствует склонность к активному взаимодействию с окружающей средой, в нашем случае – с социумом.
Я не могу сказать, что Иван имел явные признаки эгоиста или эгоцентриста. Нет, конечно. Однако он полагал, что если он смог наполнить свою жизнь достойным и не скучным содержанием, то и любой другой может без особого труда сделать то же самое. Отсюда следовал вывод: вряд ли какие-то архивные записки или описание его личных переживаний или приключений могут кого-либо интересовать. Иван полагал, что у всех окружающих его людей проблем, переживаний, а главное – занятости и так хватает. В этом он, конечно, был неправ. Я придерживался другой точки зрения: бытовая суета, безусловно, затягивает в болото повседневности, но это вовсе не означает, что человек навсегда теряет глаза, жаждущие увидеть, уши, жаждущие услышать… Потребность в необычном, тайном, сказочном остаётся всегда. И потому не все усилия, направленные на удовлетворение этой потребности, тщетны. Иван меня слушал, согласно кивал, недовольно бурчал.