Гошка удивился.
Позже ему на глаза попался знакомый раскрашенный возок: тот, что въехал в ворота раньше их каравана.
Знакомый мальчишка копошился рядом, разводя костерок. Из возка доносились мужские голоса: бу-бу-бу…
Гошка собрался подойти – познакомиться, но тут его внимание привлекли кони.
То есть тут были не только кони, но также ослы, верблюды, овцы, коровы… Словом, самый разный скот. Причем Гошка сразу отметил, что у овец здешних отменная шерсть, а коровы намного крупнее и глаже, чем в Киеве. Но коров пусть смерды рассматривают. Воина интересуют только кони.
А кони хороши. То есть не все, конечно, но очень, очень многие. В лошадях Гошку учил разбираться не кто-нибудь, а сам Йонах бар Машег.
Гошке сразу глянулся белый в яблоках трехлеток с маленькой гордой головой, широким крупом и тонкими сухими ногами.
Торговал трехлетка усач в пыльной серой рубахе до земли с золотыми браслетами, которыми не погнушался бы и нурманский ярл.
Сначала усач на Гошку даже не глянул, потом заметил и шелковую рубаху, и пояс наборный с серебряными украшениями – и залебезил. Поздоровался почтительно по-ромейски.
Гошка солидно, как и подобает воину, поинтересовался (тоже по-ромейски), какова цена коня.
Усач назвал. Сначала – в местных алтынах, потом – в ромейских номисмах. Три золотых.
Цена была, по киевским меркам, хорошая. Если конь без порока, конечно. Но Гошка знал, что купить коня можно много дешевле, чем просит продавец. Кто ж сразу настоящую цену попросит!
Так что в ответ на запрошенное Гошка только фыркнул и предложил впятеро меньше. Усач вскинул руки к небу и вскрикнул так, будто его цапнули за сокровенное место. Но сбавил цену на четверь номисмы.
Гошка ухмыльнулся. Ему нравилось, что он, как взрослый, торгуется с чужим купцом из-за коня, из которого можно воспитать настоящего боевого.
Рядом остановилось несколько местных: слушали, как малец-гяур в полсажени ростом торгует жеребчика, на котором и богатому купцу незазорно прокатиться.
Гошка вошел в азарт. Он тоже кричал и хлопал себя по бедрам. Придумывал трехлетку всякие возможные пороки, утверждал, что таких коней, и даже получше, он уже не раз покупал за полномисмы. Заявлял, что у его брата тысячный табун жеребцов получше этого, а этого торгует просто потому, что негоже такому, как он, ходить пешком.
Усач напирал, что конёк – отличных кровей, выкормлен зерном и – без малейшего изъяна.
Говорили по-ромейски. Оба знали этот язык плоховато, но друг друга понимали вполне.
В конце концов сошлись на том, что конек обойдется Гошке в полторы номисмы. А в придачу к коню – седло и сбруя. Гошка хотел, чтоб конька еще и подковали за счет продавца, но – не уговорил. Холоп усача взнуздал и оседлал жеребчика. Тому это не очень понравилось. Судя по гладкой чистой шерсти и беспокойству, седлали трехлетка впервые.