— Благодари бога, что не я старший кочегар. У меня бы ты, длинная глиста, завертелся перед топками, как черт перед крестом.
Лутатини лишь в редких случаях робко возражал:
— Вот таким озлобленным субъектам бог и не дает ни малейшей власти.
— Иди-ка ты со своим богом… знаешь куда?
Вранер произносил страшные слова, от которых у Лутатини поднимались волосы дыбом.
Гудели топки пламенным вихрем, дрожали котлы, прогоняя по трубам пар к цилиндрам, вздыхающим поршнями. Слышно было, как за переборкой, вращая гребной вал, размеренно взмахивали мотыли. А наверху были люди. Там, под присмотром штурмана, верная рука рулевого твердо лежала на штурвале, направляя «Орион» к определенной цели. Никто, кроме капитана, не мог изменить курса, остановить судно и уменьшить ход. Домбер то и дело бросал взгляд на манометры. Малейший уклон стрелки в левую сторону вызывал в нем раздражение. Он кричал:
— Лутатини, пар падает!
Вранер тоже вставлял слово:
— Это тебе, длинная глиста, не в алтаре комедию ломать. Там что? Прошелся с дароносицей, помахал крестом, с богом пошептался — и кончено. А тут, брат, шевелись!
На Вранера набрасывался Домбер:
— Кто бы говорил, а ты бы молчал, чужеядная тварь!
— Это почему же?
— Потому что от тебя пользы, как от худого ведра: почерпнешь полное, а вытащишь — в нем пригоршня воды. Наработаешь на десять центов, а нагремишь на два доллара. Отправляйся лучше в бункер и давай угля, пока я тебе бляху не припаял.
Вранер с ворчливой руганью удалялся из кочегарки.
Лутатини удивлялся: нашелся человек, который относился к нему с завистью. Чему бы завидовать? Разве кочегарное отделение не напоминало преисподнюю? Тускло горели запыленные электрические лампочки. В зное, в сорок с лишним градусов по Реомюру, носилась едкая пыль. Она разъедала кожу, забивала поры, хрустела на зубах, пробиралась в легкие. И люди здесь, черные, исполосованные струями пота, с сверкающими белками глаз, не были похожи на тех, с которыми Лутатини встречался на берегу. Когда открывали дверцы топок, на мрачных стенах трепетали багровые отблески.
В то время как Лутатини суетился за работой, двое его товарищей успевали справиться с делом и даже помогали ему. Они пили воду и становились под виндзейль — под длинную парусиновую кишку, нагоняющую в кочегарку влажный ветер, крошечные частицы морских просторов. Сольма курил трубку, а Домбер жевал табак, сплевывая бурую жижицу. Он мечтал:
— Добраться бы до родины. Три года не был… Если попадем в нейтральный порт, сбегу с судна.
— А у тебя большая семья? — спрашивал Сольма.