Лутатини низко опустил голову и, бледный, с дрожащими губами, стоял перед мостиком, как страшный грешник перед алтарем, не смея даже думать о помиловании.
Матросы, столпившись, смотрели то на капитана, то на Лутатини. Из иллюминатора капитанского салона, вывернув крутые и маслянистые белки глаз, выглядывало чернокожее лицо стюарда. На ростры вышел Викмонд. В его планы не входило это непредвиденное событие, а потому ему предстояло решить вопрос — куда в случае чего примкнуть? Из машинного отделения прибежал кочегар и, ничего не подозревая, начал ругать своих товарищей:
— Какого же черта вы не идете на смену? По две вахты, что ли, мы должны стоять?
В этот момент с мостика обрушились громы. Капитан Кент, потрясая кулаками, рычал, словно одержимый:
— Арестовать Лутатини! В кандалы заковать мерзавца! В твиндек его! Запереть вместе с китайцем!..
Лутатини вздрогнул, объятый ужасом. Палуба, казалось, закачалась под его ногами. Вместо ожидаемой каюты его сейчас закуют в кандалы и посадят в тесное вонючее помещение, где он будет ждать своей дальнейшей участи вместе с разлагающимся человеком. Все это промелькнуло в его голове и исчезло. Вытянув вперед руки, он подошел, точно слепой, к люку и осторожно уселся на промасленный брезент.
Из матросов никто не сдвинулся с места, чтобы исполнить приказ капитана. Только боцман сделал шаг вперед, но тут же в нерешительности остановился. Кто-то из матросов крикнул ему:
— Осторожнее, боцман! Побереги свою дурацкую башку. Другой на базаре не купишь.
Капитан Кент опешил. Он как будто стал меньше ростом и съежился, словно его окунули в холодную воду. Поворачиваясь то к одному своему помощнику, то к другому, он спрашивал сдавленным голосом:
— Это что? Это бунт?
Оба штурмана ничего не ответили.
Команда молчала.
Наступила та страшная пауза, какая бывает после молнии и перед взрывом грома. Но вместо потрясающих ударов все услышали радостные визгливые возгласы:
— Вот она — пришла! Я так и знал, что она будет! Я первый увидел ее.
Это кричал, показывая рукой на океан, поваренок Луиджи. Он оглядывался, подпрыгивал на месте. Молодое лицо его сияло таким торжеством, словно то, что он открыл, несло ему величайшее счастье.
Но сейчас же раздался другой голос, необыкновенно четкий, озаривший сознание жестокой и неумолимой правдой:
— Справа поносу — перископ!
На разные лады повторили матросы:
— Перископ! Перископ!
Внимание всех было направлено на новое надвигающееся событие. Взоры устремились туда, где над блестящей поверхностью океана торчало нечто, похожее на закругленный зеленовато-темный конец тонкого бревна.