Дафна умоляюще смотрела на Бенджамина прекрасными голубыми глазами. В свете фонарей кожа в глубоком декольте мягко мерцала, и неожиданно захотелось провести пальцем – нет, лучше языком – по краю кружев, накрыть поцелуем теплые губы, забыться в обольстительном сиянии. Гнев, обуревавший всего лишь мгновение назад, обратился в прах, а в груди вспыхнуло пламя совсем иного свойства. В этот момент граф понял, что готов сделать ради волшебницы все на свете, – даже если она потребует совершить откровенную глупость.
– Почему я должен что-то обещать?
– Потому что вам нечего терять.
– Это правда. – Бенджамин бережно сжал лежавшую на рукаве ладонь, поднес к губам и поцеловал.
– Что это означает?
– Скрепил договор печатью. Мне предстоит отправиться на поиски второго портрета, а вам – найти чудодейственное средство от боли.
Дафна улыбнулась так, как будто он только что преподнес драгоценный подарок. Или щенка.
– Отлично, – похвалила она.
Неожиданно для самого себя Бенджамин добавил:
– Даже готов подсластить условия сделки.
Дафна взглянула недоуменно.
– Если найдете верный способ облегчить страдания, обещаю отдать вам тот из портретов, который висит в моем кабинете.
– Как, неужели он все еще висит в вашем кабинете? – В голосе послышалась тревога.
– Не волнуйтесь. Никто его не видел и не увидит.
– Было бы намного спокойнее, если бы вы уничтожили опасную улику.
Уничтожить? Мысль о том, что Дафна хочет окончательно избавиться от свидетельства собственной опрометчивости, ни разу не приходила в голову. Это было бы святотатством! Но логику понять нетрудно: до тех пор пока компрометирующий фактор физически существует, ее репутация остается под угрозой. Бенджамин не сомневался, что никогда в жизни не сможет ни сжечь картину, ни растерзать ее на мелкие кусочки. От одной лишь мысли становилось дурно.
– Давайте двигаться шаг за шагом, – предложил он. – Завтра отправлюсь к Хью и под каким-нибудь благовидным предлогом займусь бумагами Роберта.
Дафна заметно погрустнела.
– Ужасно, что из-за меня вам придется лгать.
Граф рассмеялся.
– Вряд ли вы способны растлить такого бывалого лицемера, как я. Кажется, мы уже выяснили, что угрызения совести мне чужды. Если хотите, считайте меня неисправимым циником.
– Почему-то совсем в этом не уверена… Бенджамин.
Впервые сорвавшееся с губ имя всколыхнуло новую волну желания. Интересно, а что она скажет, если наклониться и нежно поцеловать? Украсть всего лишь один короткий легкий поцелуй, чтобы удостовериться в медовом вкусе ее губ.
Однако, прежде чем мысль успела воплотиться в действие, мисс Ханикот мягко, но настойчиво освободила ладонь и надела длинную лайковую перчатку.