Сазерленды объединились с графом Россом и Англией против Роберта Брюса. Но после победы Брюса над Макдугалами подле Брандерского форта в августе граф Росс вынужден был подчиниться. Сазерленды нехотя последовали его примеру месяц назад. Магнус знал, что уязвленная гордость Сазерленда, должно быть, все еще причиняла ему нестерпимые муки.
Гордон рассказывал, что Сазерленд хорошо показал себя в бою и считается грозным воином – равным по силам, если не превосходящим Дональда Монро и своего старшего брата Уильяма, который стал графом после смерти их отца два года назад. Но, по мнению Магнуса, у Сазерленда имелся один губительный недостаток: его вспыльчивость. И если судить по покрасневшему от гнева лицу Сазерленда, нрав его остался таким же взрывным.
– Ублюдок, – прорычал Сазерленд, делая шаг вперед. Но Гордон удержал его.
Атмосфера, еще несколько минут назад легкая и праздничная, была теперь окончательно испорчена. Мечи обнажились, стороны выразили готовность к бою. В ответ на угрозу образовались две стороны. Люди Сазерленда столпились позади него, а воины Горной стражи, находившиеся поблизости, встали рядом с Маккеем. Гордон оказался посредине.
– Пусти его, Гордон, – небрежно бросил Магнус. – Может статься, англичане чему-нибудь его научили.
Они с Сазерлендом были примерно одного роста и телосложения, но Магнус не сомневался, что по-прежнему может одолеть его в схватке на мечах – или с любым другим оружием, если уж на то пошло. Казалось, с молодых лет его жизнь сводилась к одному – побеждать Сазерлендов. Если это был не Монро, то один из братьев Хелен.
Сазерленд прошипел грязное ругательство и попытался вырваться из хватки Гордона. И возможно, ему бы это удалось, не войди в этот момент в зал другая группа. Облаченная не в кожу и сталь, но в шелк и атлас.
Сосредоточенный на угрозе перед ним, Магнус не видел приближающихся женщин, пока одна из них не выступила вперед.
– Кеннет, что случилось? Что здесь происходит?
При звуке этого голоса Магнус оцепенел. Руки и ноги сделались ватными. На мгновение показалось, будто в его теле нет костей, одна пустота, кроме огня, пылающего в груди. Огня, который, похоже, никогда не погаснет.
Перед ним стояла Хелен. Такая же восхитительная, как и прежде… и все же другая. Теперь в ее красоте не осталось ничего казавшегося еще недавно таким естественным. Веснушки, когда-то усеивающие переносицу, исчезли в кремовом совершенстве безупречной кожи. Густые рыжевато-каштановые волосы, когда-то в беспорядке рассыпанные по плечам – когда не были кое-как подрезаны, – теперь были укрощены и уложены в корону из кос. Тонкие девичьи черты больше не светились смехом и озорством, но дышали мягкостью и покоем. Только глаза, ясные, прозрачно-голубые, и губы, сочнее, чем он помнил, остались теми же.