Некоторые из них на первых нескольких встречах вообще не хотят трахаться. Они хотят, чтобы я с ними разговаривала, ласкала и обнимала их. Они ожидают, что физические ласки будут сопровождаться ласками словесными, ублажающими их самолюбие. Другие просят меня раздеться и полежать рядом с ними. Они ласкают мое тело и пытаются доставить мне удовольствие.
Обычно без разговоров не обходится. Почти все мужчины, которых я сопровождаю, хотят со мной разговаривать. И почти все они женаты или имеют постоянных подруг. Им не терпится поделиться со мной тем, что эти самые жены или подруги их обделяют. Разумеется, они формулируют это несколько иначе. Они говорят, что их жены не хотят заниматься сексом, так как сильно устают, занимаясь с детьми, или что они считают себя слишком старыми для таких вещей, либидо их женщин гораздо ниже, чем у них самих, а тем временем у мужчин съезжает крыша от безумного желания получить разрядку.
Я киваю, потому что чувствую их боль. Я обнимаю их и позволяю им войти в меня. Я их ласкаю и забочусь о том, чтобы они получили столь желанную и необходимую разрядку.
Потом я возвращаюсь домой, снова становлюсь Евой и закатываю глаза, вспоминая всю ту чушь, которую я несла. Если бы я не была стриптизершей, а потом подругой наркомана, а потом лондонской проституткой, я, может, и повелась бы на всю эту лабуду. Возможно, я смогла бы искренне сопереживать своим клиентам, и мне не пришлось бы делать вид, что я их понимаю и глубоко им сочувствую. Но я была и стриптизершей, и проституткой, и подругой наркомана, поэтому знаю: если тебе действительно плохо, ты просто уходишь, а не мучаешь другого человека ложью. На этом мне приходится останавливать свой мыслительный процесс, потому что, если я начну вдумываться в то, что делаю, копаться в этом, я додумаюсь до комплекса вины, который не позволит мне брать у них деньги, а значит, зарабатывать себе на жизнь.
Я по-прежнему совершаю ритуал превращения в Хани. Разве что теперь у меня косметика и шмотки подороже. Я это делаю, чтобы избавить Еву от слез. Я зарабатываю больше денег, у меня более безопасная работа, но эта работа по-прежнему сводится к торговле телом. Мне по-прежнему приходится отрезать от себя тонкие ломтики чего-то бесценного и отдавать их человеку, готовому расстаться с некой суммой. И этого по-прежнему вполне достаточно, чтобы довести меня до слез.
Между прочим, я четыре месяца искала здесь работу в офисе, но так ничего и не нашла. Места делопроизводителей и секретарей доставались выпускникам колледжей или, в крайнем случае, тем, кто окончил среднюю школу и сдал выпускные экзамены. Я всем нравилась. Все считали меня толковой и были уверены, что я вполне подхожу на ту роль, на которую претендую. Но в итоге они не решались взять на работу человека с восемью классами средней школы, имеющего больше опыта уборки офисов, чем собственно офисной работы.