— Ева, нет!..
— Джек! — уже решительнее произношу я и трясу его сильнее.
Мне невыносимо больно видеть, как он страдает, как он поглощен чем-то ужасным и мучительным.
— Что? — отвечает он, внезапно распахнув глаза.
Его лицо и тело мгновенно расслабляются, и он садится в постели. Его грудь резко вздымается, а сердце, вне всяких сомнений, часто колотится.
— Что случилось?
— Я думаю, тебе приснился кошмарный сон, — поясняю я, садясь рядом.
Его глаза затуманиваются. Он пытается вспомнить, что ему снилось.
— Наверное, мне приснилась авария, — наконец отзывается он.
— Ты звал Еву, — говорю я.
Он реагирует так же, как и всегда, когда я произношу ее ими, Он сжимается, как будто я его обругала, как будто я произнесла какое-то недопустимое слово, тем самым смертельно его обидев. Я подозреваю, что, если бы я сказала «Адам и Ева», это его ничуть не задело бы. Он не в состоянии иметь дело с вызыванием ее духа, с метафизическим призывом, которым ему кажется ее имя.
— Правда? — рассеянно спрашивает он.
Его тело все еще скручено в узел оттого, что я снова произнесла запретное слово.
— Да, — говорю я, стараясь, чтобы это не прозвучало как обвинение. — Несколько раз.
Джек качает головой и плотно сжимает губы.
— Я не знаю, что это было. Я готов поклясться, что мне снилась авария.
Я обращаю внимание на то, что он до сих пор на меня не посмотрел. Но это может вообще ничего не означать. И это может означать все, что угодно. Я вспомнила, каких титанических усилий ему стоило держать себя в руках, когда госпожа Морган говорила о прошлом Евы. Иногда бывает очень трудно понять, что для него значимо, а что — нет. Поэтому чаще всего я даже не пытаюсь в этом разобраться.
— Ну что ж, — говорю я, — значит, так и было.
— Еще темно, — произносит Джек, глядя на ночь за окном.
— Да, — соглашаюсь я. — Мы легли всего час назад. — Мне еще не успел присниться мой кошмарный сон об аварии. Эту радость ночь приберегла на потом. — Тебе снились эти сны, когда я лежала в больнице? — спрашиваю я.
— Я не помню, — отвечает он.
— Хорошо.
Нет никакого смысла продолжать разговор, который грозит вылиться в «разговор о Еве». И никогда не было. Такие разговоры всегда заканчиваются совершенно одинаково: Джек замолкает, отстраняется и прячется в свою раковину, а я не знаю, на что решиться — тоже замолчать или продолжать попытки добраться до сути проблемы. Я снова забираюсь под одеяло и поворачиваюсь на бок — лицом к окну, спиной к Джеку.
Иногда, общаясь с ним, я вынуждена затаить дыхание. Причем эта необходимость является вопросом жизни и смерти. Хуже этой необходимости только то, что никогда не знаешь, когда уже можно выдохнуть. Вот и сейчас я не знаю, правильно поступлю или нет. Выдохнуть и принять на себя груз последствий или продолжать задерживать дыхание независимо от того, чем это мне грозит?