Викарий протер глаза и попытался разглядеть, кто там. Тут прямо в него уперся луч судового прожектора и сразу отскочил. А фонарь опять три раза переместился туда-сюда, только теперь он горел чуть повыше, как будто на мостике.
Все это казалось странным, но викарию стало холодно, и он немного побегал, чтобы согреться, и начал одеваться. Когда он уже нагнулся за шляпой, кто-то, подкравшись тихо, точно кошка, сильно ударил его в спину, и викарий упал. Не успел Куттс ничего сообразить, как сверху на него навалились, и он задал хулигану от души (если судить по костяшкам его пальцев, то так оно и было). Однако тут подоспел второй, и Куттса мигом скрутили, заткнули ему рот, завязали глаза и потащили окольными путями к загончику. Вот ирония судьбы — похитители наверняка заметили наши фонари, когда мы искали Куттса. Или же он к тому времени был в загончике… Все деревенские либо веселились на празднике, либо спали. По мнению викария, похитителей никто не видел. Ясное дело! И все равно какая наглость! Нападавшие вычернили себе лица. Старый разбойничий прием. И ни один не произнес ни слова. Переговаривались мычанием. А ведь трудно узнать человека по мычанию, тому свидетельством разные нудные салонные игры, хорошо нам всем известные. Одна называется «Чей пищит поросеночек?», а другая как-то еще… И вот, переговариваясь с помощью мычания, они воткнули посреди загона шест и поступили с викарием, как я уже описал. Повязку с глаз сняли, а кляп оставили.
Мы пытались разобраться, кто же это был, но викарий никого не разглядел и не узнал. Ведь уже совсем стемнело, он их, по сути, вообще не видел. Искать нужно, сказал он, двоих здоровенных парней, у одного из которых физиономия такая, словно он врезался в поезд.
— Второго я вообще не достал, зато первый похож на букварь в многодетной семье, — похвалился Куттс. — И если они местные…
Вмешивать в это дело миссис Брэдли викарий не хотел, но я настаивал, и он уступил. Мы с Дафни пошли к Манор-Хаусу; мне, в частности, не терпелось взглянуть на сэра Уильяма. Он человек крупный. Правда, мне как-то не верилось, что он станет чернить лицо или звать на помощь какого-нибудь отчаянного головореза, чтобы расквитаться за личную обиду. С другой стороны, они с викарием ужасно поссорились, и совпадение выходило очень странное.
Нрав у сэра Уильяма бешеный, а викарий из чувства собственного достоинства мог просто не открыть имени обидчика, даже если и узнал его…
Я как раз объяснял все это Дафни, когда мы подошли к воротам парка и направились к дому сэра Уильяма.