— Девка где, хороший мой? Она мне гостинчик везла, да не довезла, пропала на полдороге, вот незадача. Пообещала и обманула, нехорошо это, ох, нехорошо, а я обрадовался. Где она?
«А черт ее знает». Денис предпочел промолчать. Он и сам не знал, где сейчас Настя, может, сбежала давно, забрала карту из ячейки и отсиживается где-нибудь в укромном месте. Или все проще — бабка-хозяйка ее выпустила, вернее, выгнала за неуплату, так как завтра последний срок. Поэтому с чистой совестью пожал плечами. Никольский неожиданно покладисто развел руками и сказал:
— Да и черт с ней. Не нужна она мне, от баб одни хлопоты.
«Это точно». Денис снова оставил реплику при себе. Разговор сразу пошел как-то не так, он себе их беседу малость по-другому представлял, криков ждал, угроз, чего-то наподобие форсированного допроса. А тут нате — предложение поработать, комплименты. Что-то здесь нечисто.
В стекло что-то тяжело ударило, Денис глянул за окно. Это оказался серый пес, он скреб когтями по стеклу, явно приглашая хозяина выйти и поиграть с ним. Никольский стукнул по стеклу костяшками пальцев, и пес отвалил, покрутился и вцепился зубами в поводок в руках у блондина, замотал лобастой башкой, потянул на себя.
— Не хочешь говорить — твое дело, — сказал Никольский, — обойдусь без нее. А вот с тебя должок.
Взгляд смотрящего стал тяжелым, в нем появилась угроза и сила, начиналась та часть разговора, к которой Денис и готовился. Он выпрямился на сиденье, вытер засохшую на подбородке кровь о плечо и сказал:
— Я тебе, дядя, ничего не должен. Деньги ты забрал, так что мы в расчете.
— Людей моих покалечил, сделку сорвал, машину разбил, — считал, загибая пальцы, Никольский, и снова стал похож на дедка, что торгует на рынке клубникой, выращенной собственными руками. Потом умолк, расстегнул дубленку, размотал шарф и немного погодя сказал: — А и ладно. Проваливай. Не хочешь платить — черт с тобой, мать твоя заплатит. Она же в больнице, да? И деньги ты ей на операцию вез? Ты на меня так не смотри, не смотри, — шутливо подняв ладони, точно защищаясь, усмехнулся Никольский.
Денис дернулся, шевельнул руками, но браслеты лишь сильнее врезались в запястья. Знакомое дело — руки начинают отекать, скоро на них появятся красные полосы, они потом долго заживают. Но боль глушила злость на собственное бессилие, он не мог ничего сделать этому человеку, а тот, зная это, откровенно издевался.
— Ладно, ладно, не суетись, — покладисто сказал Никольский, — не все так плохо. Денег я с тебя не возьму, знаю, что нет их у тебя. По-другому отработаешь.