Дымов, напряженный и темный, неожиданно улыбнулся. Безобразие, конечно, но смешно.
— Хорош! — сказал он. — Жаль, пороть тебя некогда. Снимаемся. — И прошел на мостик.
На этот раз снимались по-настоящему. Снималась вся флотилия. Стучал паровой шпиль на «Знамени», свистели дудки на «Буденном» и «Сталине». Васька, не успевший отмыться, стоял на своем посту — на мостике у сигнальных фалов.
— Товарищи!.. — сказал комиссар Дымов и обеими руками взялся за поручень мостика.
Мостик был хорошей трибуной, снизу с палубы Дымов казался еще более высоким и сутулым, чем всегда. Все головы поднялись к комиссару.
— Товарищи, белая флотилия ночью прошла мимо Мариуполя и высадила десант у нас в тылу… На Кривой косе…
— Я предупреждал, — вздохнул Безенцов, но комиссар его не заметил.
— Товарищи, мы идем на белых. У них четыре канлодки и один миноносец, а наши корабли того… — Говорить о том, что на «Буденном» и «Звезде» установлены только кормовые пушки, что «Сталин» не ходил на пробу артиллерии, не к чему. Сами знают. И комиссар повысил голос: — Значит, исполним революционный долг!
— Ура! — закричала палуба внизу.
— Плохо! — еле слышно сказал Безенцов.
На этот раз комиссар его услышал. Повернулся и спросил в упор:
— Донка-то в порядке?
Безенцов вздрогнул. Потом молча подошел к машинному телеграфу. Ручки телеграфа были теплые, и, взявшись за них, Безенцов почувствовал, что выхода нет. Пожал плечами, но скомандовал:
— Отдать кормовые!
Концы шлепнулись по воде. Голос помощника прокричал с кормы:
— Отданы кормовые!.. Чисто за кормой.
Телеграф отзвенел «малый вперед», корпус задрожал, и корма покатилась от стенки. Безенцов застопорил машины.
— Отдать носовые!
— Отданы носовые!
— Лево на борт! — и Безенцов дал «малый назад».
«Разин», медленно забирая задний ход, стал отходить на середину гавани. Васька стоял как завороженный: теперь начиналось настоящее дело.
Море медленно колыхалось сплошной маслянистой зеленью. Васька уже знал, что это происходит от цветения какой-то водоросли, и слышал, как задумчивый кок с «Даная», вздохнув, сказал:
— Как есть зеленые щи, только что крутые яйца не плавают.
Щей с яйцом Васька в жизни своей не ел, а теплая ярко-зеленая жижа казалась ему омерзительной. Вообще о море ему думать не хотелось. Он с ним раз навсегда распрощался. Хватит.
Он сидел на большом камне на берегу у основания волнореза, и рядом с ним лежали его вещи — казенный брезентовый чемодан. Он только что ушел со «Степана Разина» и возвращаться на него не собирался. Откровенно говоря, его списали на берег. Еще откровеннее — вышибли.