— Ты поможешь мне, Вольф, если сумеешь сохранить и развить свой дар до того дня, когда сможешь поделиться им с людьми. С теми из них, в ком чистые помыслы и добрая душа. Обещай мне, что не будешь приносить людям зла, пользуясь своим талантом!
— Я… обещаю! — мальчик не скрывал слез, струившихся из его больших глаз. Ему было горько и одиноко. Они сидели рядом, но невидимая трещина уже разъединила их судьбы и с каждым мгновением они все дальше и дальше уплывали друг от друга.
Берлин. 1911 год. Гестапо. Комната для допросов.
В человеке, сидящем в железном кресле, с трудом можно узнать профессора Абеля. Тело покрыто множеством кровоточащих ран, к которым присохли обрывки некогда белоснежной рубашки. Распухшие обезображенные пальцы бессильно свисают с подлокотников, к которым руки прикручены кожаными ремнями.
— Говори, свинья, куда ты дел пирамидку?
— Я… не фанимаю о шем вы кх-кх-кховорите, — еле слышно прошамкал разбитым ртом профессор.
— Ты все понимаешь, свинья, — следователь изо всей силы бьет кулаком в кожаной перчатке профессора в лицо. Голова профессора дергается и безвольно опадает, он теряет сознание, — Черт, всякий раз приходится помнить, что эти паршивые интеллигенты теряют сознание от каждой оплеухи.
Сознание профессора плавает в блаженном состоянии полного покоя. Он уже не чувствует боли, страха. Все это осталось далеко и кажется страшным сном. Другим сном, добрым и счастливым, кажется жизнь до его ареста гестапо по подозрению в краже пирамидки. Он гордится собой, потому что не сказал, куда исчезла таинственная пирамидка, дарующая избранным чудесную силу. Если бы они знали, что под самым их носом ее совсем недавно вывезли во Францию, надеясь затем переправить в Англию. Куда угодно, только не в руки фашистов, не в лапы гестапо, подальше от логова зверя.
Следователь видит, как лицо профессора осветила внезапная улыбка, он распахнул глаза, что-то пытается сказать, но кровь и выбитые зубы мешают. Он еще держит голову, но взгляд начинает тускнеть, с каждым мгновением из него уходит жизнь, с каждой каплей крови, с каждым полувздохом, хрипом, вырывающимся сквозь кровавую пену на губах.
Профессор умер, искренне надеясь, что тайна умерла вместе с ним. По крайней мере, умерла для этих выродков.
Берлин. 1912 год. Паноптикум.
— Уважаемые дамы и господа. Обратите внимание на наши чудесные экспонаты. Вот чудо природы — сиамские близнецы, они неразлучны с момента рождения. Представляете, как будет интересно, когда придет время им жениться? — импресарио весело смеется.
— А вот женщина с бородой! Милые дамы, вам нужно радоваться, что природа избавила вас от необходимости каждый день брить лицо.