И вот однажды я снова к Лешке приехал, и мы устроили опять мальчишечник, и, выпив пива, сидели в бане, Лешка вдруг спросил, было ли у меня такое, чтобы от секса становилось совсем отвратительно и гадко, хотя вроде все прошло хорошо.
Неважно, что я ему ответил, а важно, что Лешка рассказал мне, как случайно, в командировке, встретил девушку, с которой еще до женитьбы у него был роман и которая, если честно, была не просто самой яркой из Лешкиных девушек, но и одной из самых ярких девушек, которых я когда-либо встречал. И так сложилось, что они, спустя годы, снова оказались вдвоем наедине. И случилось то, что случилось. А после того, что случилось, Лешка спрашивал меня, бывает ли такое, что после близости с посторонней женщиной, когда ты сам счастливо женат, тебе и гадко, и противно, и глаза бы не смотрели.
Потому что ровно в ту секунду, когда ему стало и гадко и противно, Лешка вдруг даже не словами, а всем, что называется, существом понял, какое же счастье, что он женат именно на своей жене, и как же хорошо ему с ней, и как он невероятно счастлив, и как он любит и ее, и детишек — и вообще все то, что называется словом дом, пусть у тебя даже нет пока своего дома и ты просто мыкаешься по чужим углам. И как важно это счастье хранить, защищать и не подвергать идиотским опасностям, поддаваясь дурацкому «ну ты что, ты разве не мужик?»
И Лешка — мой Лешка, которого я ни разу не видел плачущим, даже когда он в драках в детстве бывал бит — сидел рядом со мной в бане с мокрыми глазами.
Я очень люблю бывать у Лешки дома. Там, знаете, есть одна правильная вещь: вместе собираются все поколения, и всем им друг с другом просто и легко.
Ужасная вещь, творящаяся в нашем королевстве в последнее время — это сегрегация поколений. Когда старички собираются вместе исключительно со старичками и кроют молодых за распущенность нравов (а успешных людей среднего возраста за то, что «разворовали всю страну»); когда молодые колбасятся исключительно с молодыми, потому что со старыми говорить ну абсолютно не о чем; когда рестораны и клубы заполнены 40-летними мужиками с исключительно 20-летними спутницами, — это все искусственная сепарация, разведение людей по признаку количества таланов в кошельке, это все не семья и не дом, потому что семья и дом объединяют просто так, бесплатно, из одного чувства любви, — а здесь, наоборот, никакой любви нет.
Мне все больше кажется, что для увеличения любви в мире иногда нужно просто соединяться всей семьей. Не ради карьеры, а просто так, потому что сегодня русское Рождество, или, там, русский старый новый год. Или просто потому, что выходные, суббота, низкое небо, петербургский январь, снег нежными хлопьями, ранние сумерки, речные фонари, желтое пятно от лампы на столе, старые чашки с клеймами кузнецовской фарфоровой мануфактуры. Не надо гасить фитилек и заключать себя в тюремную камеру одного поколения. Ну, пусть те, кому за 100, в этот день попробуют произнести «Типа, короче, прикинь, мы тут нереально оттянулись по одной теме», — а те, кому нет 20, не просто выдержат пытку просмотра семейных дагерротипов, а испытают от нее светлое счастье мазохиста. Пусть те, кому 45, напросятся завтра кататься на сноуборде вместе с теми, кому 15 (кстати, я сам сподобился встать на доску, когда мне было 40 — раздразнили те, кому было 20). Пусть те, кто материально успешны, не станут ругать родителей за то, что они по-прежнему замачивают белье в тазу, хотя им куплена автоматическая стиральная машина (а родители пусть по привычке продолжают ворчать, — они такие милые, им ворчание даже идет).