Безусловно, любопытен и показателен взгляд на Платона Лебедева со стороны, с мест, занятых в зале суда публикой. «Лебедев своенравен. Сидит в “аквариуме”, положив ногу на ногу. Абсолютно свободен. Раскрепощен. Жует жвачку». А здесь уже прорывается чисто женское: «Взгляд орлиный. Чертовски обаятелен. “Орел, в общем”, – вздыхают поклонницы всех возрастов… Лебедева обожают. Мужчины любят его за четкость мысли, хулиганистый слог, женщины – за все, вместе взятое»[9].
На судебных процессах Михаил Ходорковский и Платон Лебедев идеально дополняли друг друга и по характеру, и по тематике тех сегментов защиты, которые распределили между собой. Взрывной, безапелляционный и резкий Лебедев контрастировал с мягким, интеллигентным, обычно спокойным Ходорковским. И именно это разнообразие позволяло наиболее убедительно и наглядно преподнести слушателям ту непростую позицию из смеси специфики нефтедобычи, финансовой составляющей, а также гражданского и уголовного права. Это безоговорочно свидетельствовало об отсутствии вообще каких-либо криминальных событий и полной невиновности наших подзащитных.
Как проходила работа Платона Лебедева с адвокатами? Сначала каждому из них предстояло освоить его манеру изложения мыслей и предложений, подразумевающую знание собеседником всей структуры ЮКОСа, истории и показателей работы банка «Менатеп», особенностей корпоративного права и практики, а также принципов и сути финансовой отчетности компаний по отечественным РСПБУ и американским US СААР. Поверхностное знание адвокатами-криминалистами таких «банальностей» не радовало поначалу доверителя, но потом он с этим смирился, не без видимого удовольствия читая нам лекции по отмеченным небезынтересным вопросам, что со временем давало свой положительный результат.
Другая проблема общения в условиях несвободы состояла в том, что Лебедев вынужден был пользоваться эзоповым языком, что приводило порой к недопониманию. Впрочем, это нивелировалось за счет работы с проектами документов, которые мы порой неоднократно вместе переделывали, доводя каждую мысль до абсолютной согласованности между собой и наиболее оптимального изложения на бумаге.
Нас, адвокатов, Лебедев постоянно призывал к максимальной жесткости в выражениях, если речь шла об оценке стороной защиты действий противника. Из лексикона были убраны привычные «не доказано», «не вполне обоснованно», «не соответствует закону» и прочий словесный либерализм. На смену им пришли «фальсификация доказательств», «должностной подлог», «умышленное преступление», «ОПГ – организованная прокурорская группа». Причем, естественно, писали мы это совершенно искренне, а не потому, что Лебедев оказывал какое-то давление. И, по договоренности, если какой-то тезис или вопиющий факт явно требовал выражений «на грани фола», то его вставляли в уста (в текст) подзащитного. Хотя и на нашу долю приходилось много всяких резкостей, от которых в суде либо как ошпаренные вскакивали прокуроры, либо неодобрительно смотрели судьи, порой перебивая, делая предупреждения и требуя более гладких выражений.