Что произойдет с гурманом, отдающем всё время забаве как можно изысканней набить желудок и обучая этому других? Что?! Если в момент довольной улыбки увидит всех детей с распухшими от голода животами… умирающих детей? Их миллион в год! Которые не понимая, почему матери мучают их, даже не плачут. Не прочтет, не услышит в новостях, а увидит! Что произойдет с человеком? – Глаза уже горели. – Я знаю. Он вспомнит одно слово – ЧЕЛОВЕК, незнакомое прежде! – Дыхание Андрея стало частым. – Или соблазняя молодую девчонку, стягивая с нее одежду, вдруг увидит как также стягивают ее с других… такие же как он. И этих «других» – до горизонта. А среди них его жена, дочь…
Парень был на грани срыва. Крамаренко, впервые за время беседы, растерялся. Он легко тронул того за плечо:
– Ну… ну же, Андрей… Не все так мрачно. Поверь старику…
Он уже пожалел о половине сказанного сегодня.
– Слово «человек», – прошептал тот, глядя мимо. – Он вспомнит, – голос опять стал громче, – что оно означало до того, как начал пить, жрать и услаждаться… набивать карманы деньгами. Не может не вспомнить! Иначе… иначе… – он снова тяжело задышал, – пусть тот, кто дал мне эту жизнь, заберет ее обратно! Слышите?! Обратно! – Парень глотнул, будто хотел сказать еще что-то, но мысль, та, которая и кладет начало промахам и жертвам, или уводит и хранит нас, сделала сейчас второе.
Андрей замолк. Дыхание выровнялось. Прошла минута.
Наконец, Крамаренко кашлянул и негромко спросил:
– Думаешь, после этого бросит? Делать прежнее?
– Не делать, а позволять себе поднимать руку на таких же, пользуясь, извлекая, растаптывая. Он увидит – рука опускается на него! И растаптывает самого же! – Резко, но уже спокойнее поправил собеседник. – И то не сразу. А вот ненавидеть себя за это, начнет без промедления. Иначе всё зря. Всё!
– Сильно! – мужчина качнул головой. – Прямо пиши в анналы… Ненавидеть… и себя?
– Я неточно выразился.
Андрей повернулся к нему боком, словно стараясь скрыть подступившее к самому горлу отчаяние.
– Не себя, а гниду в себе, мразь. Мема. С той же фамилией, тем же голосом. Неотличимого внешне.
Он снова стоял лицом.
– И бой, схватка начнется. Хотя бы начнется. Потому что шаг тот – сделан. А жизнь останется на другое. На любимых. А пока, сегодня, мем закармливает, спаивает, веселит его, обмахивает опахалом, скрывая за этим опахалом чудовище. Я хочу вырвать у чудовища жало.
Крамаренко вздохнул. Всё, что говорил он, к чему призывал, на что надеялся – осталось без ответа. «Ведь хотел как лучше… к чему такие сложности у молодежи?» – мелькнуло в голове. – Ладно, Андрюша, закончим как-нибудь потом. Пора…