– Ну, раз караковый так тебя любит, теперь будет по-другому.
– На нем ты ездил в ту ночь за доктором.
– Ах, верно! Какой превосходный конь.
– И после всего ты не ценишь его по заслугам.
– Ты тоже, раз хочешь хлестнуть его ни за что ни про что.
– Вот увидишь, это все пустяки.
– Осторожно, осторожно, Мария! Прошу тебя, отдай мне хлыст.
– Ладно, оставим на после, когда выедем в открытое поле.
И она рассмеялась, увидев, в какую тревогу повергла меня ее затея.
– В чем дело? – спросила мама, поравнявшись с нами, после того как я намеренно замедлил бег коня.
– Ничего, сеньора, – ответила Мария. – Просто Эфраин все еще боится, что лошадь сбросит меня.
– Ну, если ты… – начал было я, но она, подавая знак, чтобы я замолчал, незаметно прижала к губам рукоять хлыста и тут же отдала его мне.
– А что это ты так расхрабрилась сегодня? – спросила мама. – В прошлый раз ты испугалась, когда села на эту лошадь.
– И пришлось заменить ее, – подхватил Фелипе.
– Вы меня совсем застыдили, – сказала Мария и, зардевшись, взглянула на меня. – Ведь сеньор поверил, будто смелей меня нет никого.
– Так, значит, сегодня ты не боишься? – снова спросила мама.
– Правду говоря, боюсь, – призналась Мария. – Но не так, как раньше. Лошадь стала послушней, а кроме того, есть кому укротить ее, если она взбунтуется…
Когда мы выехали в пампу, солнце, прорвавшись сквозь туман, затянувший горы у нас за спиной, уже разливало золотистое сияние по лесам, которые, то извиваясь длинной лентой, то сбиваясь отдельными массивами, оживляли однообразие равнины. Мы переезжали вброд речушки, и они, сверкая под солнечными лучами, терялись в темноте лесов, а петлявший вдали Сабалетас казался струей жидкого серебра, окаймленной синеватыми зарослями.
Мария опустила вуаль на лицо; сквозь колеблемый ветром небесно-голубой газ я видел порой устремленные на меня глаза, и перед ними меркла вся роскошь окружающей нас природы.
Проехав через равнину, мы углубились в густые леса. Долгое время ни я, ни Мария не произносили ни слова; только Фелипе болтал без умолку, расспрашивая маму обо всем, что встречалось по пути.
Мария, улучив минуту, когда мы оказались рядом, спросила:
– О чем ты задумался? Ты опять стал печален, как вчера вечером. Значит, эта неприятность и в самом деле очень серьезна?
– Я о ней и не думал, ты заставила меня забыть обо всем.
– А этот ущерб непоправим?
– Возможно, все уладится. Сейчас я думал о счастье Браулио.
– Только о его счастье?
– Мне легче представить себе счастье Браулио. С сегодняшнего дня он будет бесконечно счастлив. А я должен уехать, должен покинуть тебя на долгие годы.