До вишнёвого сада. [3] — слаженно тянули два женских голоса, причем один пел с таким сильным иностранным акцентом, что непроизвольно хотелось поморщиться. Судя по тому, как приглушенно доносились звуки, дуэт находился в соседнем помещении.
«Дома!» — облегченно подумала я, прежде чем сумела открыть глаза. Первая попытка поднять веки ничего не дала. Мышцы отказались выполнять такое пустяковое поручение. Я снова прислушалась к песне. Оказывается за неполный месяц моего пребывания в чужом мире, я сильно соскучилась по русской речи. И по родным. От осознания того, что пришлось пережить маме, когда я пропала, становилось нестерпимо стыдно. Тир конечно обещал, что она ничего не будет помнить, когда он меня вернет, ведь для нее этого не произойдет, но все равно следовало передать весточку, чтоб не волновалась. Эх! Мы все умны задним числом. Теперь же придется объяснять, где я прошлялась столько времени. Мысли о событиях, предшествовавших моему пробуждению, я старательно задвигала в самый дальний и темный уголок сознания. Потом. Я разберусь с этим потом.
Вторая попытка увенчалась успехом, и я смогла осмотреться. Увиденное мне совсем не понравилось. Я ожидала обнаружить признаки привычного мне мира, но везде находила обратное. Абсолютно пустая комната совсем без окон и лишь с одной дверью была освещена, увы, не электрическими светильниками, а магическими шарами, но окончательно меня добил рисунок на полу. Он был подозрительно похож на тот, что был начерчен на злополучной поляне, с которой и начались наши с Катей приключения. Но как же песня? Не смотря ни на что, надежда не хотела сдавать свои позиции. «Если волшебники есть на Парсифее, почему бы им не быть и на Земле?» — шептала она. Решив выяснить, наконец, где я нахожусь, я попыталась встать на ноги. Когда они в третий раз отказались держать меня вертикально, я плюнула и поползла к двери. Периодически накатывала слабость и тошнота, но я упорно продвигалась к цели. Вот и заветная ручка. Поднявшись по стеночке, собрала последние силы и повернула ее. Порог оказался непреодолимым препятствием для меня, поэтому в соседнюю комнату я буквально вывалилась. Сознание, весело помахав мне ручкой, собралось уйти в незаслуженный отпуск. Но прежде, чем оно совершило сей коварный финт, я успела услышать удивленный голос одной из певуний, на чистейшем манлийском произнесший:
— О! Смотри! Новенькая!
* * *
В норму я пришла только через две недели. Как рассказали мне потом девчонки, первое время я металась в бреду, постоянно звала маму и Алекса, плакала во сне. Никаких ран или иных повреждений на мне не было. Они уже не знали, что со мной делать, когда я вдруг пошла на поправку. Еще долго меня мучила сильная слабость и боль в районе солнечного сплетения, будто кто-то ударил по нему кувалдой. Поначалу чудовищное разочарование в жизни не давало дышать, апатия захлестнула с головой. Я даже не удосужилась спросить, где я и кто те девушки, которые за мной ухаживали. Но по мере того, как исцелялось тело, рубцевались и сердечные раны. Вытащила меня из депрессии Малена, управляющая приюта для переселенок, в который меня занесло. Да-да. На Парсифее и такие есть. И довольно много. Практически в каждом большом городе. Меня судьба забросила в столичный. Он просто оказался ближе остальных к моему слабенькому порталу.