А потом пошло веселье. Снеговую Бабу отделали до конца – вылепили ей стан с пышной грудью, в глаза вставили угольки, рот выложили мелкими шишками. На снежную голову надели белый платок вроде тех, в каких старух кладут на краду, – ибо зима уже состарилась, пора ей на покой!
Все женское население разделилось на две ватаги: девушки и замужние. Замужние стеной встали перед Снеговой Бабой, а девки, выстроившись в пеструю стенку, с визгом кинулись на них. Под вопли и хохот столпившихся вокруг мужчин девки дрались с бабами, норовили сорвать с голов кички и повои, бабы отбивались, драли своих противниц за длинные косы, опрокидывали наземь. Снег летел во все стороны вместе с какими-то шнурочками, перышками, бубенчиками, заушницами и прочими частями женских уборов. Видимо, засеяв в этот день поляну перед святилищем, женщины потом всю весну, пока не поднимется трава, собирают здесь свое добро.
Стоял гвалт, визг, вой, рев, гогот, так что от одного шума, казалось, лед на реке должен треснуть. Полуоглохшие мужики сгибались пополам от смеха, наблюдая бабью потасовку, смолянские кмети заодно с местными прыгали вокруг, кричали, подбадривали девок, кому какая понравилась, давали советы, которых никто не слышал и не слушался, но все равно было весело.
– Давай, Муравка, меси их, пустоголовых! – орал Зимобор, взявший сторону Леженевой старшей снохи, которая первой догадалась про медведя-оборотня. – Налегай, давай, покажи им, вяз червленый в ухо!
Но зря старался: девичье войско побеждало, несмотря на ожесточенное сопротивление баб. Оттеснив охающих противниц, которые торопливо подбирали со снега сорванные кички и кое-как прилаживали их на разлохмаченные головы, прикрывая волосы, девушки пробились к Снеговой Бабе и, отогнав ее последних защитниц, сорвали платок и с нее. Под торжествующие вопли и проклятья снежное чучело разметали, раскидали по полю и растоптали. С зимы сорвали платок – теперь застыдится ходить простоволосой и уберется прочь, уступит дорогу весне! И пусть еще не скоро, еще больше месяца до равноденствия и весенних праздников Лады, а до настоящего тепла еще дальше – но все-таки.
У всего бывает начало, и у весны тоже. Помня об этом, Зимобор все это время думал о Дивине – уж наверное, она оказывалась не из худших бойцов в девичьей стае, когда в Радогоще сшибали рог зиме! Он знал, что Дивина никак не может здесь быть, но вглядывался в румяные девичьи лица, словно все-таки надеялся ее тут увидеть. Ведь появилась она во время зимних игрищ, хотя тоже никак не могла, так, может, это чудо повторится? И не раз ему мерещилось сходство с ее округлым лицом, темными бровями, крепким станом, длинной русой косой… Опять она, казалось, находилась совсем близко, но ни увидеть ее, ни притронуться к ней нельзя. Весна еще далеко, но она уже существует где-то в мире; так и Дивина была очень далеко, но Зимобор не просто верил, а знал, что непременно найдет ее.