Вечер застал их в уютной хижине на берегу речушки. Здесь никто не мог помешать двоим радоваться жизни, наслаждаться друг другом…
Ее глаза смеялись, а пальцы поигрывали у затейливо завязанного пояса сари. Это было явным приглашением заняться любовью. И оно столь обрадовало Дайярама, что его отвратительное с утра настроение немного улучшилось. Тилоттама еще никогда не делала первого шага.
– О, моя звезда… – как можно более спокойно заговорил Дайярам. – Ты сегодня настроена совсем иначе…
– О да, мой удивительный, сегодня мне хочется тебя всего так сильно, будто нет в этом мире других мужчин.
Дайяраму не надо было повторять столь ясных просьб дважды. Нескольких движений хватило, чтобы сбросить с себя простое платье. Совершенно нагой теперь, Дайярам потушил стоявшую на столе свечу, позволяя лишь отсвету очага мягко освещать приют любви.
Дайярам приблизился к Тилоттаме, и та позволила сари упасть с плеч. Юноша остановился как вкопанный и затаил дыхание. Свет очага обнимал изумительное тело девушки и играл в ее волосах, превращая струившиеся по плечам пряди в сияющую гриву иссиня-черного пламени.
Когда возлюбленный наконец приблизился к молодой женщине, та тихонько рассмеялась.
– Что тебя так забавляет? – спросил он.
– Все это. Наша игра в мужа и жену, – Тилоттама протянула руку и коснулась пальцами его губ. – Разве не этого ты с самого начала хотел, Дайярам? Назвать меня своей женой?
Он хотел именно этого. Дайярам смотрел на Тилоттаму, и его скверное утреннее настроение таяло, а на смену приходило обжигающее желание и безудержная нежность. Он по-прежнему был немного потрясен сознанием того, что любит эту удивительную девушку, ни в чем и никогда не желающую уступить ему. Но теперь юноша знал, что это не мимолетный каприз и не бездумная одержимость.
Его чувства были глубже, серьезнее. Тилоттама была женщиной, с которой он хотел прожить всю жизнь. Он ощутил жгучую потребность оказаться глубоко внутри нее. В нем вспыхнуло голодное пламя, требовавшее утоления…
Приковав к себе взгляд Тилоттамы, Дайярам шагнул еще ближе. Он намеревался выжечь в ней клеймо своей страсти. Заставить ее примириться с тем, что она принадлежит ему. Распалить в ней такую же первобытную алчность, которая терзала и его.
С этой молчаливой клятвой самому себе юноша потянулся к Тилоттаме, лишил ее последнего слабого средства прикрыть наготу и заключил в объятия. Бесконечно долгое мгновение Дайярам просто прижимал к себе возлюбленную, позволяя смешаться прохладе кожи и жару взглядов.