– О, мальчик, не беспокойся. Океан знаний не просто окружит, он поглотит его.
– И еще об одном я прошу, учитель. Пусть Хасан рисует ровно столько, сколько хочет. Думаю, это не помешает ему преуспеть и в остальных науках…
– Да будет так, мой ученик…
– Как же давно я не слышал этих слов… Как бы мне хотелось вновь оказаться на той песчаной площадке под соснами… Или вновь вдохнуть благороднейший из запахов – запах пыли от книжных страниц…
– Малыш, ты просто захотел вернуть себе юность… Вновь стать молодым и беззаботным.
– Быть может и так, учитель…
– Я понимаю тебя, Валид. Бремя ответственности давит на всех. И любому из нас хочется, пусть и ненадолго, избавиться от этого достойного, но тяжкого груза.
– Ты, как всегда, прав, мудрец. Но, поверь, вновь увидеть тебя, нашу школу давно уже стало заветнейшей моей мечтой.
– Но что может быть проще, мальчик? Дюжина дней пути – и ты все это можешь увидеть и узнать. Думаю, и Темиру было бы полезно вновь оказаться здесь.
– Увы, учитель, дела не позволяют царю надолго покидать страну.
– Посмотрим, юный Валид, посмотрим.
Валид усмехнулся этим словам наставника. Увы, он давно уже не «юный», а, честно говоря, совершенно седой Валид. Но уверенность учителя всегда так заразительна, и груз лет иногда не кажется таким уж невыносимо тяжким.
О, в целом мире не найти слов, которые описали бы радость Хасана! В тот миг, когда караван покинул столицу далекой уже теперь страны Ал-Лат, юноша почувствовал, как распрямилась его спина, ощутил, что перестали давить на него отцовские запреты. Хасан внезапно понял, как ликует душа пленника, вдруг очутившегося на свободе. Ибо сейчас свободным стал он, сын визиря.
Да, впереди наверняка будут тяжкие годы учебы. Да, далекий учитель не может не оказаться суровым и требовательным. Но одно то, что отец перестанет, словно коршун, кружить над его душой, делало Хасана просто непозволительно счастливым.
Ночевки под открытым небом и в караван-сарае, высокие горы и бездонно-голубое небо над страной Аштарат дарили ему часы наслаждения прекрасным, врачевали и окрыляли его душу. А пергаменты, огромный короб пергаментов, и замечательное изобретение чинийских мастеров – бумага – неслыханно быстро покрывались рисунками, набросками, эскизами. И в эти мгновения Хасан был счастливейшим из смертных. Хотя, должно быть, и бессмертным не всегда дается такое огромное, всепоглощающее чувство душевного полета.
Первые дни в школе Георгия провел Хасан словно во сне. Он просто не мог поверить в то, что этот черноволосый и чернобородый богатырь – наставник самого царя Темира. Что именно он совершил не одно далекое странствие, что видел и землю чинийскую, и черную землю Кемет. Что долгие годы был советником и мудрецом в разных странах, пока наконец не вернулся на родину и не открыл свою школу.