- Можешь ходить к своим потаскухам, сколько тебе вздумается, но меня не смей трогать, не то я уйду от тебя и вернусь к своим родителям.
Я не хотела заводить себе ухажеров, хотя многие, как я уже говорила, увивались за мной; я думала о доме и лавке, а когда у меня родилась дочь, то всю свою любовь отдала ей. Мужчины вызывали теперь во мне почти отвращение: может, потому, что, кроме своего старого, некрасивого мужа, я не знала мужчин,- только любовь их была мне не нужна. Я желала одного: спокойной жизни в достатке. И вообще, женщина должна быть верной женой даже тогда, когда муж ей изменяет.
Годы шли, и мой муж все реже находил женщин, которые соглашались бы удовлетворять его похоть даже за деньги. Характер у него стал совсем невыносимый. Я уже давно не жила с ним, как жена, но вдруг - может, потому, что он не находил себе других женщин,- он стал опять приставать ко мне и хотел заставить меня жить с ним, но не как это делается между мужем и женой, просто и обыкновенно, а как любятся потаскушки со своими хахалями. Он хватал меня за волосы и пытался принудить к таким непотребностям, на которые я не соглашалась даже тогда, когда еще приехала с ним в Рим и была так счастлива, что мне почти казалось, будто я в него влюблена. Я сказала ему, чтобы он отстал от меня, что я не желаю быть ни его женой, ни потаскушкой. Сначала он меня поколотил, да так, что у меня даже кровь потекла из носу, потом, поняв, что я не собираюсь ему уступать, оставил в покое, но с тех пор возненавидел меня и стал по-всякому издеваться. Я терпела, но в глубине души тоже возненавидела его, просто тошно смотреть на него было. Я даже рассказала об этом патеру на исповеди, намекнув ему, что все это может очень плохо кончиться; но патер, как истый священнослужитель, напомнил мне о страданиях мадонны и посоветовал терпеть. В это время я взяла себе в дом служанку Биче; ей было всего пятнадцать лет, и родственники поручили ее мне, потому что она была почти совсем еще девочкой. И вот мой муж стал волочиться за ней; стоило мне заняться с покупателями, как он исчезал из лавки, быстро поднимался по лестнице прямехонько в кухню и, как голодный волк, набрасывался на Биче. На этот раз я заупрямилась и велела ему оставить Биче в покое, но он продолжал приставать к ней, и я ее рассчитала. Тогда он еще больше возненавидел меня и стал называть ослицей: - Ослица уже вернулась? Где ослица?
Одним словом, это был для меня тяжелый крест, и когда муж серьезно заболел, я, должна сознаться, почувствовала облегчение. Но все-таки я любовно ухаживала за ним, как и полагается ухаживать за больным мужем; все соседи знают, что я совсем забросила лавку, проводила все время возле него, не спала ночами. Наконец он умер, и я опять почувствовала себя почти счастливой. У меня была лавка, квартира, была дочь - настоящий ангел; больше мне ничего не надо было.