Накануне Эл хотел поехать в гостиницу, но Мэтт его отговорил.
Сенека не представляла, как вернется в «Ки Лантерн». Она не то чтобы боялась, но просто была на грани срыва из-за всего пережитого. Лучше остаться в безопасности, зная, что рядом люди, чем среди ночи ехать в мотель, где она будет одна в своем номере. И к тому же вопрос Эла, кто может желать ей смерти, удивил ее и напугал. Когда же она стала выспрашивать, почему он задал этот вопрос, он отвечал туманно, точнее, уходил от ответа. Так что когда Мэтт предложил ей остаться в одной из гостевых комнат, она, произнеся все необходимые формулы отказа, в итоге с радостью приняла его предложение.
Откинув покрывало, Сенека скользнула в двуспальную кровать. Простыни оказались на удивление мягкими и прохладными. Она приняла душ, смыв соль с тела, и простирнула трусики и лифчик, повесив их на перила веранды, под ночной ветерок. Ее белье было достаточно эфемерным, так что она не сомневалась, что высохнуть оно успеет.
Она опустила голову на подушку и вдохнула запах чистоты и солнца — словно бы простыни и наволочки сушились на веревке на свежем воздухе. Хотя наволочка, пожалуй, слишком мягкая — ведь когда сушишь белье на солнце, оно, конечно, пахнет свежестью, но иногда ткань делается жесткой. Она медленно закрыла глаза, позволив этому запаху унести ее далеко-далеко, в детские воспоминания о том, как она убегала и пряталась между висящими на заднем дворе простынями, как помогала маме снимать их с веревки и складывать. В ее прошлом полно таких вот драгоценных моментов.
Но тут прожектор ее сознания высветил совсем другие воспоминания — о самом недавнем прошлом. Не скрытые самородки эпизодов детства, а отравленные стрелы, вонзающиеся в нее всякий раз, как она вспоминала. О том, как Даниель умирает у нее на руках, как отчаянно пытается вдохнуть, борясь с болью, как содрогается, когда ледяные пальцы смерти медленно и мучительно тянутся к нему.
Эти образы преследовали ее, пока наконец она не заснула сном без сновидений.
Сенеку разбудило солнце, проникшее сквозь планки колониальных ставень. Оно было ярким, совсем не таким, как на рассвете.
— Вот черт! — Она сбросила простыню и села в постели. Проспала!
Когда она выбралась из кровати и ступила на пол, деревянные половицы заскрипели. Она взглянула на часы: шесть минут девятого. Давно пора уже быть на пути в Майами.
Сенека сняла с перил свое белье, надела, поверх натянула все тот же оранжевый спортивный костюм. Как была босая, пошла в кухню, откуда раздавались голоса Мэтта и Эла, приглаживая волосы пятерней, чтобы выглядеть хоть сколько-нибудь прилично. Она не могла дождаться, когда доберется наконец до мотеля, почистит зубы и наденет свою собственную одежду.