Поставил пенёк на чурбак, потянулся было за топором и замер. Что-то несильно толкнуло в бок.
— Чеширский, я же сказал, больше никаких… — раздражённо повернулся и осёкся.
Бережно придерживая окровавленную руку, к дому приближался тщедушный паренёк. Несмело глянув, становился в пяти шагах, показал на раненую руку и что-то горячо залопотал.
— Стоп, стоп, стоп, — покачал головой Алексей. — Бесполезно. Я по вашему всё равно ничего не понимаю.
Из всех слов стало понятно только одно имя Гертруда.
— Гертруда? Так дома она, — кивнул на избу. — Сейчас, погоди, темно там…
Приоткрыл дверь и крикнул:
— Тут паренёк какой-то пришёл раненый. Видно, руку повредил.
— Иду-иду…
Вытирая руки о передник, вышла хозяйка.
— Кто тут у нас? — прищурилась с темноты. — А, здравствуй, Кирша. Нешто поранился?
Паренёк обрадованно поклонился и через силу заулыбался.
— Да вот, приключилось тут…
— Проходи, проходи, горемыка. Поправим мы твою беду… Алексей, будьте добры, требуется ваша помощь. Вытащите пока горшок с водой из печи. А ещё свечей зажгу, уж больно темновато у нас…
— Да-да, конечно, — заторопился Алексей.
Наконец-то хоть что-то потребуется из специальности. Правда вот как можно тут хоть что-то сделать без стерильных перевязочных материалов и антисептики, большой вопрос. Судя по кровопотере, там не просто царапина. Одними травками и отварами вряд ли обойдёшься.
Поправил рукавицы и поспешил к печи. И как сразу до такого элементарного не додумался? Теперь хоть не так страшно обжечься. И вчера бы волдыря никакого не было. Хотя, кто знал, что тут есть рукавицы. Кажется, вообще ничего нет. Ложки вон и то деревянные.
Щурясь от жара, вытащил дымящийся горшок и аккуратно поставил на приступок. Наскоро сполоснув руки над бадейкой, подошёл к столу.
Гертруда тем временем стянула с паренька поношенный зипун и исподнюю рубаху. Взяла свечу, наклонилась к ране и сокрушённо вздохнула.
— О-хо-хо, страсть-то какая… И как же тебя так угораздило, горе ты моё луковое?
Кирша опасливо покосился на окровавленную руку и деловито шмыгнул носом.
— Так я это… Тяте с забором подсоблял, ну который эти душегубы развалили. Жердину хотел топориком подправить, а её и повело малость… А рука уже почти и не болит совсем, только вот тятя сильно ругался, в кого я таким косоруким уродился, — видимо, не веря, что рука цела, поднёс к глазам и медленно пошевелил пальцами. — А как дырку увидали, так мамка сразу и в крик. Тятя ещё пуще взъярился, сгоряча подзатыльник мне дал. Беги, говорит, скорей к бабке Гертруде, проси, пусть залатает тебя, неудельного, — виновато улыбнулся. — Ну вот я и прибежал…