Белые мертвые глаза Андрона вдруг повернулись. В груди что-то прохрипело, оборвалось… Залитые рудой под медными усами синие губы раскрылись шире и мертвее, показав белые крепкие зубы.
Шибко забормотал над ним Вячеслав отходную, крестя его и поднося к губам его выхваченную из-за пазухи какую-то ладонку…
Перешагнув через труп, отомкнул низкую чугунную дверь. Вошел в алтарь, прикрадаясь и не дыша…
Темные низкие своды давили, как могильный камень. Одинокие шаги глухо и жутко отбивались в пустом, душном приделе. В сумном, почти подземном низком соборе странные какие-то ходили тени, укутанные в саваны… А на престоле, черно-зеленые раскрыв крылья, облитые едва зримым адским багровым огнем, восседал Тьмяный.
Слизлое сердце Вячеслава колотилось, задыхалось в нуде смертной… Но и отходило: Тьмяный сильнее Сущего — с Тьмяным можно смело ходить по святому собору в страшный полуночный час…
За колонной тихий блеснул вдруг, голубой свет лампады. И из-за него строгий выглянул лик Спаса Нерукотворного в терновом венце, над царскими вратами…
Похолодели у Вячеслава жилы… Ноги подкосились… Скорбный страдный лик, чудилось, настигал его, чтобы наказать смертною и ужасною карою… Но лампадка тихо и кротко теплилась голубым огоньком, и под сводами плавала тишина.
Полночные шепча Тьмяному хвалы, подошел Вячеслав, не помня как, к вратам. Окинул икону в ризе с драгоценными каменьями… И чтобы видел восседавший на престоле зеленокрылый, что не петь хочет, а хулить образ, — плюнул в него остервенело, отрекшись от Сына света трижды.
— Отрекохся!.. Никто мне ничего не сделает… Я — на вольной воле… — трясясь от собственного жуткого голоса, выл Вячеслав. — А-а-а-а… Отреко-хся!.. Тьма — выше света! отрекаться!
Кружась, бурой извиваясь гадюкой, спустил на ленте старый резной кивот… Достал тряскими, как бы чужими руками лик… Ломая крючки и обрезывая пальцы, содрал с него золотую с каменьями ризу. А лик швырнул на пол…
За престолом, в темноте, завернул ризу в полы подрясника. Вкрадчиво, дробной кошачьей поступью шмыгнул в низкую дверь в сторожку и, перешагнув через валяющийся на пороге, залитый рудою труп брата, ушел, никем не увиденный, как будто его в сторожке никогда и не было.
В келье потаскушки, окровавленный увидев в руках Вячеслава посох, переполошились. Наспех, кое-как одевшись, разбежались куда попало…
А Вячеслав впервые, должно быть, понял, что сделал что-то непоправимое, за что, точно, повесят… Кровавый костыль, ризу, разодранный, забрызганный кровью же подрясник сунул он в подземный, заделанный в углу люк, куда прятались награбленные деньги, лики Тьмяного и свертки с записанными ему хвалами. И уткнулся в диван, пытаемый черными, давящими кошмарами…