– Мистер Хастингс…
Джозайя наконец-то повернулся, взглянул на девушку и мысленно воскликнул: «О Пресвятая Дева!..» Желание пронзило его с неожиданной силой. Чопорная мисс Бекетт превратилась в сирену, и невозможно было не поддаться ее очарованию.
Она прикрыла ладонью шею.
– У меня нет к нему украшений. Надеюсь, вы не возражаете.
Он мог только кивнуть.
– Вам не нравится? – спросила она, неправильно истолковав его молчание.
– Вам больше ничего не нужно, мисс Бекетт. Вы безукоризненны.
Элинор улыбнулась в ответ на комплимент, но не опустила руку.
– Спасибо, мистер Хастингс. Не думаю, что когда-нибудь стремилась к безупречности.
Он знал, что только скромность заставила ее прикрыть рукой шею и обнаженное плечо, но этот жест еще больше привлекал к ней мужской взгляд.
– Мне сесть как раньше? – Элинор обошла его рабочий стол и направилась к помосту у окна. – Здесь?
Джозайя понимал, что она нервничает, поэтому прикладывал все усилия, чтобы погасить вспыхнувший в крови огонь. Коротко кивнув, он ответил:
– Да, точно так же, как раньше, мисс Бекетт.
Она устраивалась на диване, а он занимался тем, что зажигал оставшиеся свечи, пока наконец не убедился, что обуздал свои эротические фантазии. После чего повернулся, чтобы посмотреть на свою очаровательную модель в красном бархате.
«О Господи, если художника что-то и вдохновит, то это она», – промелькнуло у Джозайи.
Он подошел к ней благоговейно – как священник к алтарю. Потом опустился рядом на одно колено, едва сознавая, что она тихо ахнула, удивленная его близостью.
– Мисс Бекетт…
– Да, мистер Хастингс.
– Ваши волосы…
– Уверяю вас, так сейчас модно. – Она снова коснулась пальцами локона.
– Я уверен, что ваша прическа исключительно приличная, мисс Бекетт, но…
– У вас есть возражения?
Он покачал головой.
– Скорее просьба, чем возражение. Вы можете распустить волосы?
– Ох, вы серьезно?..
– Да, пожалуйста.
«Быстрее же! Потому что если я сам вытащу хоть одну шпильку, то запущу руки в твои волосы и буду целовать тебя до бесчувствия. Распусти их, Элинор!»
– Ладно, хорошо. – Она кивнула и стала осторожно разбирать прическу, сковавшую буйную копну ее медных кудрей.
Джозайя же смотрел на нее как зачарованный. Ее волосы оказались куда длиннее, чем он воображал; они упали до талии, и их красновато-золотистый огонь сверкал в каждом тяжелом шелковистом локоне на ее спине и на плечах.
Это удивительное зрелище не только восхищало, но и заставляло Джозайю немного грустить. Ведь если бы бедность не привела Элинор к нему, то только возлюбленный или муж мог бы видеть ее такой. Это жалило его гордость, которой он столь дорожил, и в то же время потребность изобразить эту девушку на холсте становилась все более настоятельной, и Джозайя говорил себе: «О, если Господь милосерден, он позволит мне перенести ее на пустое пространство холста, чтобы все могли увидеть то, что вижу я. В последний раз… Пожалуйста, Господи… Пусть в красоте будет правда. Дай время, которое мне нужно».