Тем временем давно мучившая ее бессонница стала совершенно невыносимой.
Вот почему два месяца назад доктор посоветовала ей обратиться в Центр по борьбе с расстройствами сна, существовавший при одной из городских клиник.
— Значит, ты снова пойдешь в эту «сонную больницу»? — Тонкое, худенькое лицо Милли приобрело недоверчивое выражение. — По-моему, нет смысла начинать сказку про белого бычка…
— К сожалению, ничего другого не остается. Они хотят сравнить мое прежнее состояние с нынешним. Поверь, мне это тоже не доставляет никакой радости.
— Еще бы!.. Все эти провода, приборы и палата с кучей народу, следящего за тем, как ты пытаешься уснуть.
— Лучше не напоминай…
— Извини. — Милли вышла из комнаты, и Дженни вновь вернулась к сверке книг с длинной накладной.
К пяти часам она окончательно выдохлась. Придя домой, молодая женщина поднялась по лестнице и переоделась, борясь с искушением лечь в постель и уснуть. Хотя Дженни отчаянно нуждалась в отдыхе, но двухчасовая дремота на ночь глядя означала, что потом она вовсе не заснет, а врачи центра изо всех сил заклинали ее не нарушать тонкий механизм сна. Она дремала только тогда, когда желание лечь становилось совершенно непреодолимым.
Например, как сегодня. В девять часов вечера Дженни начала клевать носом. Она поднялась по лестнице, забралась в постель и немедленно уснула. Первые тридцать минут длился ровный, спокойный сон, не сопровождавшийся так называемыми «быстрыми движениями глаз». Этой тарабарщине ее научили в клинике; кроме того, она прочитала все имеющиеся в библиотеке книги о бессоннице и расстройствах сна.
Следующие полчаса продолжались пресловутые быстрые движения. Это означало, что ей приснился сон.
Вначале он был туманным и зыбким, но затем в нем начали появляться зловещие нотки. Она стояла посреди роскошной зеленой листвы, знакомой по дюжине прежних сновидений. Дженни окружали широколиственные деревья. Пальцы ее касались морщинистого ствола пальмы; высоко над ее головой ветер раскачивал гроздья кокосовых орехов. Блики лунного света пронизывали густую листву и плясали на покрывавших землю зеленых ростках папоротника, напоминавших паутину.
Пение, пение! Теперь она отчетливо слышала и его, и ритмичный бой окружавших ее барабанов. Этот тяжелый ритм завораживал ее, звал, приказывал идти следом. Она знала, что стоит пошевелиться, как эти люди уйдут отсюда. Поэтому она пряталась в гуще листвы и следила за черными раскрашенными лицами и извивающимися, корчащимися, стонущими телами, бросающимися на землю в припадке неистового возбуждения. Их было десять… нет, двадцать. Тут встречались и старые, и молодые; все они что-то бубнили и бормотали на непонятном языке. Они затягивали свои бессмысленные песнопения, откидывая назад беспомощно мотавшиеся головы.