Комбриг улыбается — рассеянно и снисходительно…
БЕЗУПРЕЧНЫЙ МИНЕР
Кичкин прикидывает расстояние до причалов. Еще, пожалуй, есть время дописать в уме несколько строк…
«Кажется, Ия, сейчас, на подходах к причалам Белграда, я понял наконец своего комбрига. Этого удивительной цельности характера человека, вначале, как ни странно, показавшегося мне не очень привлекательным. (Я много писал тебе о нем.)
Так вот: он — безупречный минер! В этом его разгадка.
И он сам сделал себя таким. Терпеливо, год за годом обтесывал свой характер, как скульптор глыбу гранита. Отсекал без всякой жалости все лишнее, все, что могло помешать ему в труднейшей его работе, всякие эти, знаешь, никчемные сантименты, разные чувствительные финтифлюшки. Он подчинил свою жизнь одной цели — быть безупречным минером!
Прямолинейны! Ну и что ж! По-моему, лучше быть прямолинейным человеком, чем каким-нибудь там криволинейным…
Честно признаться, я был глуп. Я подходил к комбригу с поверхностными мерками. Многое представлялось в нем проявлением педантизма, солдафонства, скучной ограниченности. Какая чушь! Всегда, не правда ли, нужно ограничить себя в чем-то второстепенном, стремясь достигнуть первостепенного, очень важного для тебя, насущно важного!
Я, к сожалению, до сих пор распылял свои усилия, мельчился, разбрасывался. Но с этим, поверь, уже покончено! Я прошел через Железные Ворота!
Однако речь сейчас не обо мне.
Мой комбриг, я думаю, не только ограничивал себя в чем-то, он шел даже на жертвы, отбрасывал от себя бесхитростные радости, очень простые, доступные обыкновенным людям.
Интересно бы, например, узнать, может ли он любоваться морем, как любовался когда-то, скажем, в детстве? Ведь с тех пор он побывал на дне моря — с глазу на глаз с немецкой неразгаданной миной.
А речной пейзаж? Получает ли комбриг наслаждение от простого речного пейзажа? Или по привычке у него неизменно возникает одна-единственная тревожная мысль: не прячутся ли опасные мины под зеркальной гладью вод?
Кичкин украдкой косится на комбрига.
Узел морщин над переносицей у него завязался как будто еще туже. Но ведь так оно и должно быть: легко ли, просто ли дается подвиг?
И они, эти морщины, уже не исчезнут никогда. Даже сейчас не разгладились — врезаны в лоб грубым резцом судьбы.
Пожалуй, отчасти напыщенно звучит: резец судьбы. Ладно, в письмо Ийке не вставлять!
„Пробивать новый фарватер, Ийка, трудно всюду и всегда, запомни это!“
Я уверен: что-то не только прибавилось в душе, но и убавилось после преодоления минной банки между Молдова-Веке и Белградом. За все в жизни, в том числе и за подвиг, Ия, нужно платить, причем по самой дорогой цене!