Короче, если и был один стоящий вывод, извлеченный мною из теневой стороны жизни, то заключался он в следующем: никогда не стремись преуспеть в деле, для которого ты НЕ РОЖДЕНА! Естественно, если отвязаться от этого дела тебе не дают. Мысль самая что ни на есть заурядная, претендовать на включение в сборник избранных фраз и афоризмов, естественно, не может. Зато она моя и, главное, ВЫСТРАДАННАЯ. Только, пожалуйста, без этих глупых подозрений в намерении мифологизировать профессию шпиона! Ничуть не бывало! С равным успехом можно заподозрить женщину в любви к абортам. Просто, шпионское ремесло — слишком уж объемное и многомерное понятие, оно как бы на стыке сразу нескольких профессий и увлечений. Нечто вроде занятий шахматами, которое с одинаковым успехом можно отнести и к спорту, и к искусству, и к науке. Но ведь никто же не ставит под сомнение тот очевидный факт, что профессиональным шахматистом надо родиться. В шпионаже, очевидно, происходит то же самое. Так что, передо мной, волею обстоятельств попавшей в компанию одаренных от природы и умудренных опытом гроссмейстеров и международных мастеров шпионажа, открывалось две возможности: либо возомнить о себе черт те что, увлечься этим ремеслом и практически сразу же остаться без головы, либо понять свою профессиональную КОПЕЕЧНОСТЬ и внимательно — опять-таки, во имя сохранения все той же головы — приглядываться к ходам профессионалов. При этом, презирая шпионов за цинизм, судьбу — за коварство, а себя — за неспособность справиться с собственными проблемами без их помощи. Впрочем, моя любимая подруга выразила эту мысль задолго до описываемых событий, а, главное, намного проще. Рассказывая о своем очередном ухажере, она как-то обронила: «Гвоздя в стену вбить не может, деньги зарабатывать не способен, для карьеры — вообще конченый человек… Но как трахаться — золотые руки!..»
…В международном аэропорту Фьюмичино, как и в его парижском брате Орли, был такой же, расположенный в стороне от основного терминала, флигель-отсек для частных пассажиров, очень похожий на парижский длинный коридор, освещенный ровным матовым сиянием вмурованных в стены плафонов, и даже выражение лица встречавшего нас роскошного итальянца ростом под два метра с длинными по плечи блестящими волосами напоминало реакцию длинноусого приятеля моей наставницы в Орли: он улыбался Паулине с неподдельной душевной теплотой профессионального сутенера, нежданно-негаданно встретившего в Риме единственную на земле женщину, безграничным щедротам которой обязан всем на свете — от умопомрачительно дорогого, с таинственным темно-фиолетовым свечением, костюма-тройки от Гуччи до сытого выражения черных, оливкообразных глаз, удлиненных к косым бакенбардам, подбритым с вызывающей некоторые подозрения девичьей тщательностью…