– Теперь и до меня дошло. Ну что же, это сильно повышает шансы, – заметил рассудительный Валерий Павлович.
– Вот будь я уверен, что меня этой ночью убьют, я бы поменялся с Тяпой местами, – сказал Матвиенко. – Но я пока не уверен. Просто знаю, что это случится очень скоро, но не хочу. Я еще поживу немного, а потом меня убьют. И Клёпа заберет мой баян – все слышали? Не вздумайте баян пропить. Клёпе надо учиться.
– Во надоел-то… – буркнул Валерий Павлович в сторону.
– Я без тебя играть не буду, – сказал Клёпа. – Так что не умирай, пожалуйста.
– Ты будешь играть в мою память и в мою честь, – заявил Матвиенко. – Если в церковь не воткнешься, как капитан Гастелло.
– Гастелло – герой, – сказал Клёпа.
– Разумеется. А что еще делать, когда горишь синим пламенем, а под тобой немецкая колонна? Тут любой героем станет, у кого кишка не тонка. Бабах – и герой. Ты бы, что ли, не бабахнул? Еще как!
– У меня кишка со свистом, – предупредил Валерий Павлович. – Поэтому убедительно прошу обойтись без подвигов, товарищи пилоты.
– Да ну вас всех, – сказал Тяпа. – Какие подвиги, мы просто забьем – и все дела…
Овсей подсветил цель, засыпал ее ковром мелочи в надежде что-нибудь там внизу повредить, и спокойно отвалил. Немцы засуетились, по небу уже метались лучи прожекторов, выискивая бомбардировщики, – и тут Матвиенко зашел понизу, откуда не ждали, и четко накрыл церковь, как обещал. Кровля разлетелась вдребезги. И тогда с двух тысяч метров переворотом через крыло Тяпа свалился вниз в крутом пикировании. Как верно заметил Валерий Павлович, это сильно повышало шансы. Даже очень сильно. Но и удачи никто не отменял. Если сотка ляжет на перекладину шасси и застрянет, Тяпе останется только сыграть в капитана Гастелло. И между прочим, тогда он не промажет.
На секунду Тяпа попал в луч прожектора и испытал ни с чем не сравнимое чувство прозрачности и беспомощности, словно тебя выставили голым на базарной площади. Он умел летать в луче, но все равно стало худо. По счастью, это была лишь секунда – прожектористы, видно, сами обалдели и не успели довернуть за падающим самолетиком.
Фары не понадобились – внизу чудесно горели «САБы» и еще много чего горело тоже.
Потом Клёпа сбросил бомбу, та ни за что не зацепилась и пошла в дырку как миленькая. Тяпа, скрипя зубами от натуги, выводил самолет из пике, когда внутри церкви жахнуло: через оконные проемы вышибло наружу огненные клочья. Клёпе это зрелище очень понравилось, а Тяпе было недосуг: в него стреляли, а он выкручивался и уворачивался.
Пришлось здорово повертеться, Тяпа привез тридцать восемь пробоин, но все безобидные. Матвиенко набрал пятнадцать, Овсей аж целых три. Матвиенко расцеловал Тяпу первым, дальше его целовали и обнимали чуть не всем полком, командир приказал готовить наградной лист. А когда восторги поутихли, было выпито положенное и сверх положенного, и еще самогоночки вдогоночку, замполит отвел Тяпу в сторону и долго пытал: зачем нужны при бомбежке фары и когда был первый раз. Потому что Клёпа известный тюха и сам ничего оригинального выдумать не может, зато отчаян и правдив: если ляпнул, значит, было. Тяпа все отрицал. Не хотелось на гауптвахту – ему бы влепили очень много суток по совокупности, а летать-то когда?