Потом она взглянула на мирно спавшего Мориса. «Его жизнь не скрывает в себе никакой тайны. Даже его горести прозрачны. Потому что он сильный и честный. Что до меня, — Майя с нежностью взглянула на спящего мужчину, — моя жизнь — это сплошные лица в тени, неизвестные периоды, вопросы без ответов, скрытые истины… Ты недавно говорил о моей искренности. Может быть, я никогда не лгала другим, но всю жизнь я лгала сама себе».
Майя была уверена, что безупречная дружба, о которой говорила Ева, разбилась в тот вечер. Но почему? Она вновь увидела длинные светлые волосы Алена, которые придавали ему детски-наивный вид. Ты был слишком молод, чтобы умирать! Папа! Мой папа! Ты понимал, что покидаешь меня, даже не поцеловав на прощание? Майя прижалась губами к ладоням, словно между ними заключалось лицо Алена. Папа! Соленые слезы заструились по ее губам. Ей хотелось заснуть, чтобы забыть о его отсутствии, но не удавалось. Она спрашивала себя, оставил ли Архангел своего друга одного или же присутствовал при его агонии. Что он чувствовал тогда? Боль, страх или, скорее, облегчение? Могло ли случиться, что смерть от передозировки была лишь прикрытием? А какую роль играла Ева во всем этом? Где она тогда была? Были ли в самом деле ее мать и Архангел демоническими любовниками?
Когда первые рассветные лучи залили стол и букет лилий на нем бледным светом, Майю все еще осаждали жестокие видения. Отныне Архангел стал для нее виновником смерти ее отца. Боль была настолько острой, что Майя внезапно разрыдалась. Морис крепко прижал ее к себе.
— Ничего страшного. Просто плохой сон.
Сейчас ей больше всего хотелось быть одной.
— Ты уверена, Майонетта?
Она подумала об отце, который точно так же звал ее Майонеттой, таким же ласковым голосом. От этого голос Мориса причинял ее еще большие страдания.
— Честное слово, Морис, больше ничего!
Но ее рыдания только усилились. Майя быстро натянула джинсы и свитер и торопливыми шагами вышла из комнаты, оставив Мориса — одинокого и расстроенного.
Как я могу помочь тебе, Майя, не раскрыв собственных догадок о твоем прошлом? Чем еще, кроме любви и ласки, я могу успокоить твои страдания, нахлынувшие сейчас с новой силой — а ведь ты верила, что новая жизнь, новая кожа будет защищать тебя вечно!
Я люблю тебя такой, какая ты есть, какой ты была, какой будешь, я люблю тебя с невероятной силой — твой смех, твои слезы, твое отчаяние, твое тело.
Как я смогу заслужить доверие, которого ты никогда ко мне не проявляла, которое несправедливо называешь слепым? Смогу ли я быть для тебя светом, без которого ты будешь натыкаться на стены и причинять себе боль? Я люблю тебя, и буду любить, и любил тебя раньше — я смог бы спрягать этот глагол во всех временах, всеми способами, до бесконечности, для тебя, всегда.