ТРЕТИЙ. Неужели я потерял сознание? Это было так, будто плыву головой вниз над вращающейся бездной. Плыву и все падаю, падаю туда. Засасывает, и ничего не могу сделать. Одним словом, я терял сознание. Первый и Второй, конечно, нет. Для Первого это вообще четвертый выход в космос, он привык. Да и на фронте попадал не в такие переделки. Он ведь старик, успел еще повоевать и, сбитый, сам весь израненный, умирающего друга переволок на себе через линию фронта. А Второй — реактивщик, для него не новость эти перегрузки. Только я один потерял сознание, и что же мне делать теперь? Можно притвориться, что я задумался. Если меня окликнут, спросят о чем-нибудь, некоторое время молчать и только потом, позже ответить. Тогда получится, что я и раньше просто молчал… Впрочем, нет! Зачем обманывать? Люди не могут быть одинаковыми. Я не воевал, потому что родился позже. И не летал на реактивных, потому что учился. Наверно, мне просто надо сказать, что так, мол, и так. Хотя лучше не набиваться. Если спросят, я скажу… Наверное, вот-вот Первый откроет иллюминаторы, и тогда мы увидим…
ПЕРВЫЙ. Пожалуй, я точно определил, о чем они думают, эти парни позади меня в кабине. Чуть-чуть стыдятся того, что такой огромный труд, такие гигантские средства затрачены, чтобы вывести нас на орбиту и отправить в этот полет. У меня это тоже было тогда. Не мог не говорить себе, что ведь еще многое не сделано на Земле. В нашу деревню и дороги приличной нет, да и вообще повсюду хватает дел. В мире еще миллионы голодных, и вдруг мы идем в космос. Спрашивается: зачем? Разве не лучше сначала накормить всех недоедающих, обучить всех неграмотных? Последовательно… Впрочем, может быть, ребята думают совсем о другом. Это ж не мое поколение. Они не знали того, что еще застали мы. На Второго, я, кстати, вполне надеюсь. Реактивщик не подведет. А Третий окончил два института. Конечно, он занимался спортом, хорошо бегает, но сердце и легкие у него не железные, не могут быть железными, раз он окончил два вуза. Не могут быть железными, раз он не прошел всех испытаний центрифугой или камерой тишины. Вот ты лежишь в растворе соли, полностью отгороженный от внешней жизни, лишенный слуха, зрения, обоняния, часы кажутся годами, и откуда-то из глубин сознания всплывает такое, о чем и не подозревал. Этот страх нужно уметь пересилить, отмести, сделать себя автоматом. Потому что, если корабль надолго повиснет в пространстве, нас могут убить не удушье и жажда, а наши собственные мысли…
ВТОРОЙ. Пожалуй, Катя увидит. В этом не приходится сомневаться. Она будет горда. И не только оно — все будут гордиться, как будто они тоже участвуют. Странно, но ведь и я испытывал гордость, когда поднялся Гагарин. В общем-то ее ощущаешь, даже если на далеком стадионе кто-то незнакомый пробегает стометровку за 9,8. Радуешься и восклицаешь: «Ай да мы!» Но отчего?.. Потому что он человек, и так или иначе ему помогало Человечество, все люди. Если честно, на мою долю выпало не самое трудное в этом полете. Начинал еще Циолковский, даже Кибальчич. Продолжали те, в 1917 году, штурмовавшие Перекоп. А теперь работала армия ученых, техников, и участвовал каждый, кто давал сталь, хлеб, чем-то жертвовал, чего-то недобирал, чтоб мы взлетели. Поэтому они и гордятся. И правильно! Я вместе с Первым и Третьим как бы подвожу некий промежуточный итог. Нам выпала самая заметная часть, самая выигрышная. Люди, земляне пожертвовали многим. Поневоле задумаешься, не слишком ли рано мы начали. Ведь еще столько… Мать сказала: «Береги себя». Я буду беречь, хотя теперь, в полете, непонятно само словосочетание: «беречь себя».