Как он прекрасен! Прекрасен?.. Да, эти выразительные черты, этот грубый подбородок, смягченный великолепным ртом с четко очерченными губами, эти густые брови, этот взгляд, иногда такой твердый и через мгновение нежный или иронический. Часто эта ирония ранила ее, даже если за нею угадывался страстный интерес ко всему тому, что касалось ее. Воспоминание об этих взглядах обожгло ее.
Ее пальцы ласкали широкие плечи, терялись в зарослях на груди, затем заскользили вдоль живота, где их остановила сильная рука.
— Я вас поймал, мое сердечко, вы воспользовались сном бедного человека.
Через полуприкрытые веки он наблюдал за ней с напряженностью, которая не имела ничего общего с шутливым тоном его слов. Смущенная этим взглядом, она попыталась освободить свою руку.
— Продолжай, я люблю, когда ты так наклоняешься надо мной.
Не обидевшись, она продолжила свое движение к набухающему члену. Ее руки ласкали его до тех пор, пока он не поднялся между ее пальцами. Леа обхватила ногами тело своего любовника и медленно впустила его в себя.
Она отдавалась ему, то замедляя, то ускоряя свои движения, наблюдая по лицу Франсуа за его ощущениями.
— Я твоя любовница, — сказала она ему с вызовом.
Соединенные трепещущей плотью, они не сводили друг с друга глаз, не заботясь о взаимном впечатлении, не страшась самых нескромных проявлений, когда страсть искажает черты любимого лица. Неодолимое наслаждение выгнуло тело Леа, поддерживаемое вытянутыми руками Франсуа, который в этом положении пытался запечатлеть каждую черточку ее лица. Сколько времени они оставались в таком как бы невесомом состоянии? Вскрикнув, она упала на него и стиснула в объятиях.
Наконец она затихла и на мгновение словно бы лишилась сознания. Он охладил ей лоб и виски влажной салфеткой.
— Холодно, — пробормотала она, отталкивая его.
Он одел ее, как одел бы маленького ребенка, но не решился приводить в порядок ее растрепанные волосы. Франсуа отнес Леа в машину и отвез на Университетскую улицу. В доме все спали. Он уложил ее в постель, она мгновенно уснула с блаженной улыбкой, какая играет иногда на лице спящего ребенка. Франсуа долго любовался ею.
Наконец он, словно спасаясь бегством, быстро покинул квартиру на Университетской улице.
«Бордо, вторник, 22 августа 1944 года
Моя дорогая Леа!
Я пишу тебе это письмо, не зная, дойдет ли оно до тебя, потому что либо я разорву его, не окончив, либо почта не доставит его, так как работает с перебоями.
Мы все, коллаборационисты — полицейские, гестаповцы или добровольцы, сражающиеся за Германию, — готовимся к отъезду в большой суматохе. Нужно видеть тех, кто совсем недавно гордо шествовал по улице Сен-Катрин или Режан, какими они стали теперь: как будто хотят казаться меньше ростом, быть незаметнее. Многие пытаются пробраться в маки, но парни из Сопротивления не доверяют нынешним рекрутам. После англо-американской высадки они бегут записываться тысячами. Ты увидишь, что после окончания войны не будет больших героев ФВС, чем эти коллабо, выворачивающие сейчас свои куртки. Они мне противны! Случись новое изменение ситуации, ты увидишь, как они опять вернутся под крыло маршала. Я же принял иное решение. Я превращу это потерянное дело в свое. Я поступлю, как герои-негодяи из романов нашего детства. Вспомни, как их любили, этих странствующих рыцарей, заключивших договор с дьяволом. Конечно, они всегда проигрывали, но какой ценой заставляли они платить за свое поражение.