Тонкий палец с черным коготком указал на склеп, двери которого были гостеприимно распахнуты.
— З-здесь?
— Здесь! — подтвердил похититель.
И коза кивнула, раззявила пасть, добавив:
— Бэ-эк!
Грелю стало дурно, но все же чувств он не лишился.
— Вы… вы собираетесь убить меня?
— Ну что вы, — это было произнесено с укоризной, еще немного и Грель самолично усовестился бы, как это ему в голову пришло обвинять людей приличных в этаком злодействе. — Мы не душегубы. Да и убивать вас, если разобраться, не за что… мы вас так похороним.
— Не вас, — уточнил второй, — а государственную тайну. На ваши похороны у нас полномочий нет.
Грель закрыл глаза и досчитал до десяти, убеждая себя, что все это ему мерещится, что фантазии эти престранные рождены едино его собственным утомленным супружескою жизнью разумом. Ну или особой приятелевой настоечкой, каковой Грель утешался…
Но открыв глаза, он убедился, что, либо настоечка оказалась крепче, чем он предполагал, либо действительность хуже, однако фантазии не исчезли. Стоял на месте склеп, дверь которого стерегла пара кривоватых химер, сидел на ступеньках кладбищенский сторож, престранная личность, если не сказать более — подозрительная. Сидела, по-собачьи поджавши ноги, коза, косила желтым глазом…
— Я… я…
Грель все ж попытался спастись бегством, и дядька Стас, сунув оба пальца в рот, свистнул:
— Ату его! — крикнул он, подкрепляя приказ подзатыльником, и коза, кубарем полетевшая со ступенек, протестуще заблеяла. А после встала на ноги, отряхнулась и бодрой рысью бросилась за Грелем. Он же несся к воротам кладбища, в которых видел спасение, и несся быстро, перепрыгивая и через корни дерев, и через могилки.
— Уйдет, — сказал тот из похитителей, который был пониже.
— Да нет, — второй потянулся. — От этой козы еще никто не уходил…
— И ты?
— На дерево загнала, паскудина… до утра просидел… — Себастьяна передернуло, вспомнились вдруг и круглые козьи глаза с узкими зрачками, и гнусавый ее голос, и клыки… и копытца, что снимали стружку с коры старого тополя…
Грель вихлял, норовя запутать след, но странным образом фигура его была видна. Она кружила по кладбищу, всякий раз проходя мимо ворот… коза рысила следом…
Гнала.
— Жестокий ты человек, Себастьян, — покачал головой напарник. — Отправил бы на плаху и с концами…
— Так ведь, Ваше Высочество, за что его на плаху-то?
Грель упал на четвереньки, но все одно пополз, как ему казалось, к воротам. Но дорожка, подчиняясь воле кладбищенского сторожа, вывела аккурат к склепу.
— На плаху его вроде бы и не за что, — Себастьян смотрел на приближающегося Греля без улыбки. — Полежит до утра… подумает… глядишь, и додумается до чего-нибудь стоящего…