Найти и уничтожить (Кокотюха) - страница 121

– Не забывай, с кем разговариваешь, Шалыгин.

– Я не забываю, Игорь Ильич. Меня, как и тебя и вот их всех, еще каких-то полсуток назад убить могли. Выходит, все мы тут равны пока. Дробота, кстати, тоже могли, как я погляжу. Если он провокатор и крыса, чего ж не остался там, у своих, чего не выбежал с поднятыми руками? К тому же вот Поля с ним вышла, поговори, поспрашивай.

– Разобраться надо, – проговорил после тяжелой паузы Родимцев. – Ты правильно рассуждаешь, Павел, но только в целом. Есть частный момент: именно слова Дробота, считай, окончательно все подтвердили. Без его сведений я бы не спешил вчера начинать операцию. Результат мы все видим – отряда нет.

– Надо – разбирайся, – согласился Шалыгин. – А пока не разберемся, Ильич, хоть ты и командир, но самосуд в нашем положении ох как не нужен. Людей ведь деморализуешь, товарищ капитан.

– Слова выучил, как из листовки, – буркнул Игорь, и плавная смена интонаций тут же подсказала Роману: смерть снова прошла мимо, еще поживу.

– Решаю вот что. Рации нет, связи, соответственно, тоже. Идем на базу, все, кто есть. Там сутки на отдых. Затем выдвигаемся к линии фронта, другого решения у меня нет, мы уже не серьезная боевая единица. Перейдем фронт, свяжемся с Москвой. Не перейдем – такая судьба. Идти на любое соединение в условиях, когда нет связи, считаю ошибкой. До того времени ты, Роман Дробот, считаешься арестованным. Любая попытка отделиться от отряда считается побегом, карается расстрелом. Стрелять в тебя любой может без приказа при малейшем подозрении или провокации с твоей стороны. Выберемся все вместе, там и продолжим разбор. Пока сдай оружие, Дробот.

Роман бросил автомат себе под ноги.

Документы были настоящими.

Когда Дерябин, получив небольшую прямоугольную офицерскую книжечку, на какое-то время остался один, он повертел ее в руке, затем воровато оглянулся и, даже не пытаясь объяснить себе, для чего так сделал, понюхал. То ли полученный документ и правда отдавал чужим потом, то ли Николай навеял себе эти ощущения. Он не сомневался, как добыли этот и другие подлинные документы бойцов и командиров Красной Армии, которые получили остальные члены диверсионной группы. Старался не думать о том, что случилось с их реальными обладателями. Хоть вот с этим Пивоваровым Дмитрием Ивановичем, старшим лейтенантом, сапером, чью книжку выдали Дерябину и кем ему предстояло стать на время проведения операции.

Пастухов. Теперь вот Пивоваров.

Два раза за неполный месяц Николай сменил фамилию и даже имя. Дитрих, когда они оставались наедине, по-прежнему называл его так, как назвала однажды мать. Но все остальные обращались к нему сперва как к старшему инструктору Пастухову. А после, только операция, громко, не без пафоса, совершенно в стиле Дитриха названная им «Фейерверк», вступила в фазу активной подготовки, все участники получили приказ называть друг друга так, как значилось в полученных документах. То есть, старший инструктор Пастухов превратился в старшего лейтенанта Пивоварова, а Николай Дерябин, бывший старший лейтенант НКВД, с тоской понимал – от смены фамилий голова идет кругом и есть риск запутаться. Его ведь никогда не учили менять личину, наоборот, сотрудник государственной безопасности ценен как раз тем, что открыто называет фамилию и звание, приводя окружающих в трепет.