Побродили коридорами. Каждый мог наведаться в бывший персональный кабинет. Обваленная штукатурка напоминала строительный мусор. Кое-где попадались останки стульев, столов, тумбочек. В моём же финотделовском кабинете не оказалось ни единого элемента офисной мебели (хотя прежде так не говорили). Будто неизвестная ремонтная бригада вынесла всё до последнего табурета, ободрала краску и штукатурку, да, видать, забухали хлопцы по дороге, вот и недосуг вернуться. А ремонт не продвигается.
Каждый из нас, как договаривались, прихватил в дорогу что-то выпить и закусить. Как на поминки. И это не оговорка. В одном из начальственных кабинетов на сваленном на пол шкафу накрыли мы символический стол с нехитрой снедью. Помянули всех, кто не дожил. Отдельно и не раз выпили за прекрасный город, с которым у каждого связаны особые воспоминания. А затем любой желающий под видом тоста рассказывал, как сложилась его или её жизнь в послевоенное время.
На обратном пути заглянули в Чернобыль. В городе ныне живут в основном работники станции, различных служб. Здание райпотребсоюза, будто возведённое посреди леса, давно не используется ни в качестве конторы, ни даже под складские помещения.
На одной стороне главной улицы (Ленина, конечно же) дома снесены, на их месте установлены памятные кресты с табличками. Каждая – с названием эвакуированного села. И таких десятки, десятки… Если из села только вывезены люди, табличка белого цвета. Если вслед за эвакуацией село сравняли с землёй, табличка чёрная.
Ещё утром на подъезде к Припяти нам показали место, где прежде и находилось одно из сёл, Копачи, буквально закопанное (простите мой чёрный каламбур). Теперь там сплошные заросли и ни малейшего намёка на то, что здесь прежде кто-то жил, трудился, радовался удачам, гулял на свадьбах, скорбел на тризнах…
День подходил к концу. По возвращении в Ирпень мы засели в кафе. Вспоминали, делились новостями, загадывали на будущее. Правда, я надолго не задержался: меня ждали дома, по двойному поводу.
Промелькнуло двадцать пять лет. У меня с Таней две замечательные взрослые дочки. И в памяти – всё только лучшее, а плохого просто не случалось. Видимо, и быть его не могло. Так считать удобней. Если что и царапнуло наши сердца (как же без этого!), то такое мелкое, что и не вспомнить. Двадцать шестое апреля для меня и Тани – чёрно-белый день. И каждую эн-ную годовщину Чернобыльской аварии мы, не чокаясь, поминаем город Припять, всех, кто погиб, спасая человечество от невидимой коварной угрозы. А затем, уже со звоном бокалов, благодарим судьбу за эн-ную же годовщину нашей счастливой встречи, давшей однозначный ответ на вопрос: есть ли на свете любовь.