— Расскажи о своей новой студии, — попросил я. — Звучит потрясающе.
Она рассказала, над чем хочет работать и как надеется со временем начать торговлю собственными сверхмодными тканями. Может, займется постельным бельем. Или драпировками. Или еще чем-нибудь.
Она говорила, а я смотрел на нее через стол. Я все помнил: пышные волосы над овалом лица. Спокойные, ясные черты, серьезное выражение глаз. Все соразмерно, все строго.
— Ты согласен? — спросила она.
— Что? А! Абсолютно.
Она засмеялась.
— Да ты не слушаешь, Питер!
— Не слушаю, — смутился я. — Просто любуюсь.
Она опустила глаза, катая хлебные шарики.
— Артур шлет привет.
— Ты сказала, что встречаешься со мной?
— Да.
— И что?
Посмотрев мне прямо в глаза, она сказала:
— Артур такой славный.
— Да, славный.
Слава Богу, принесли еду, нашлось занятие на несколько минут.
— А как твой бизнес, Питер? — спросила она, хрустя картошкой.
— О, не стоит об этом говорить.
— Давай поговорим! Дела идут хорошо?
— Очень хорошо.
— Просто не могу поверить, — покачала она головой.
Меня охватила ярость Яго, взбешенного наивностью Отелло.
— Чему ты не можешь поверить? — огрызнулся я. — Что женщины охотно платят за удовольствие? Что тут такого? Почему они хотят стать полицейскими или летчиками-испытателями? Чтоб утвердить в мире свое равноправие.
— Что тут общего с оплатой мужских услуг в постели?
— Принцип тот же самый. Оплаченные услуги незнакомого мужчины — символ подлинного равенства. На протяжении многих веков мужчины покупают женское тело. Настал черед женщин. Они получили возможность добиться неслыханного равенства. Они удовлетворяют свое стремление к независимости, свою женскую гордость.
Дженни поперхнулась куском чизбургера.
— Это продолжение сексуальной революции, — серьезно заявил я. — Служение обществу.
Она покончила с едой, вытерла губы бумажной салфеткой. Потом посмотрела на меня.
— Питер, — спокойно проговорила она. — Я, честно, не знаю, кто ты есть на самом деле, и сам ты, по-моему, тоже не знаешь. Ты всегда играешь какую-то роль.
— Шекспир сказал лучше, — заметил я нарочито легкомысленно. — «Весь мир — театр».
— Это другое, — сказала она. — Актер играет одну и ту же роль неделю, месяц, год. Потом она переходит к другому актеру, но суть ее почти не меняется. Когда я иду смотреть «Гамлета», я знаю, что иду смотреть «Гамлета». Но я никогда не знаю, что увижу, встретив тебя.
— Ты хочешь сказать, что я лицемер?
— Да нет, конечно. Просто мне хочется когда-нибудь взглянуть на тебя без грима и парика.
Я старался не выдавать своего смятения.
— Даже если так, Дженни, а я не согласен, что это так, разве не интересней иметь дело с загадкой. Взять хотя бы Артура, ты знаешь, что он славный, а я какой? Если у меня тысяча разных ликов, разве тебе не интересно разглядеть за маской человека?