Антони Каннис, Михаэль Гелеско и Октавий Цезарь сообщили, что, к глубокому сожалению, прийти не могут, но каждый прислал ворох прекрасных дорогих цветов. Свою лепту внесли жеребцы. Мы с Янсом заказали венки. Маленькая церковь напоминала оранжерею.
Чикагская тетка оказалась угрюмой мрачной особой с клацающими челюстями. Она опиралась на руку Мартиного сына, высокого стройного мальчика в форме военной академии, бледного и взволнованного. Оба сели у гроба.
Закрытый гроб стоял на задрапированном подиуме. На крышке лежал букет роз от сына. Служил местный священник. Из динамиков лилась органная музыка. По-моему, в записи.
Священник, серьезный, совершенно лысый молодой человек, расспрашивал меня о Марте, чтобы украсить свой панегирик деталями из ее жизни. Я сообщил то, что ему, на мой взгляд, следовало знать — получилось не слишком много, — и он упомянул обо всем в скорбном обращении к собравшимся, которое оказалось милосердно коротким.
Сам я стоял, прислонившись к стене у входной двери, чтобы, почувствовав перебор, можно было быстро и незаметно выйти. Но выдержал до конца.
В своей заунывной речи служитель церкви сказал, что «прекрасная, полная сил и энергии женщина» была «вырвана из жизни» тем, чья «безбожная философия насилия» оскверняет «все, что нам дорого», и угрожает самому существованию нашего «мирного и любимого города».
Он словно начитался речей Уилсона Боукера, и я подумал, как отреагирует публика, если вдруг прокричать, что эту «прекрасную, полную сил и энергии женщину» вырвал из жизни и уложил в гроб апостол законности и порядка.
Я действительно верил в это. Вместе с детективом Джулом Слоткином я был убежден, что Марта стала жертвой не уличного грабителя. Нет, она знала убийцу и сама впустила его. Или ее.
Ибо если не Уилсон Боукер проломил Марте череп, то его жена, Элис. Она вполне способна на это.
Мотивов у четы Боукер было достаточно. Марта могла открыть дверь обоим. И обоим хватило бы ума замаскировать преступление под обычный грабеж, завершившийся убийством.
Как только служба закончилась, я бросился к телефону-автомату в церковном вестибюле, где выстроился в ожидании своей очереди длинный ряд гробов, от простого соснового до бронзового с лепниной.
Я вытащил из жилета карточку и позвонил детективу Слоткину. Ответивший мне человек сказал, что Слоткина нет, но его можно найти по другому телефону. Он дал мне номер, и я набрал его.
— Слоткин, — прозвучал усталый голос.
— Это Питер Скуро, — сказал я. — Мы с вами встречались в квартире Марты Тумбли. Женщины, убитой на Восточной Восемьдесят третьей улице.