— А-а, Колбин, — спокойно сказал он. — Опять встретились.
Это был Кречетов. Он скучал по сыну и, направляясь на охоту, заехал на Тиглу, чтобы повидаться с ним.
— Где Данила?
Колбин посмотрел на Кречетова и сделал неопределенный жест рукой.
— Ваш сын, милейший, делает карьеру.
— Я тебе не милейший.
— Все равно. Выпьем, Кречетов, мировую: — Колбин протянул Кречетову флягу. Сам он уже захмелел.
Кречетов отказался.
— Зря, милейший. Зарядка мозгов необходима… Меня прошлое хватает за горло, а я ему — цыц! Я слишком Колбин, чтобы меня хватали за горло… Не позволю! Ты тоже хочешь установить истину, Кречетов? А зачем? Зачем, я спрашиваю? Каждый живет по-своему. У тебя своя дорога, у меня — своя. И живи…
Кречетов хорошо знавал собеседника, когда тот работал на вулканологической станции. С тех пор Колбин не изменился. И Кречетов поражался тому, что время ничему его не научило.
— Так выпьем, Кречетов, мировую и забудем прошлое. Не хочешь? — Колбин вытянул длинные ноги и зажал коленями флягу с коньяком. — А я вот пью. Дитя эпохи, а я ее кровное дитя, должно уметь пить…
Кречетов бросил в котелок горсть чаю. — Благодать, — сказал Колбин, завинчивая пробку. — Да, вот о жизни…
— Что вы знаете о жизни? — почему-то вдруг переходя на «вы», спросил Кречетов.
— Я о жизни? Все! Жизнь — это вулканы, коньяк, Марина, и ты, Кречетов, и полковник Романов, смесь, одним словом, колода карт. Я в этой колоде выбрал вулканы и Марину…
— Марину оставьте! В ваших руках она скоро увянет.
Колбин засмеялся.
— Как тесен мир! Разве я мечтал о встрече с тобой?
— Еще бы! Вы думали — сгнию в тюрьме. Но мы живем в такой стране, где правда всегда свое возьмет. И не таким, как вы, задушить ее.
— Я тоже правду люблю, но в науке. Мы, ученые…
— Ученый, — Кречетов плюнул в костер. — Блудливые умы не способны к науке. Около науки — да, встречаются. Жизнь ваша хилая, Колбин. Травить надо такую жизнь.
Колбин при последних словах Кречетова пробормотал:
— В авгуры не годишься, ми-лейший.
— Подлецом никогда не был.
— А я был? Что Дусю увез? Так это житейское дело, милейший. Мало ли что бывает в молодости? В общем, ерунда. — Колбин поднял флягу, потряс и, убедившись, что она пуста, сказал: — Бахус — вот славный бог, достойный поклонения.
Кречетов пошел кормить собак. К костру он вернулся с охапкой стланика. Колбин сидел, обхватив колени руками, и что-то бормотал. У ног лежала пустая фляга. Искры падали на нее и медленно гасли, оставляя на белом металле черные кружочки пепла. Кречетов поднял флягу и положил на колени Колбина. Тот остался безразличен.