Надо сказать, Тимофей Царьков давно уже вызывал у него сомнения. Со времени их знакомства слишком многое изменилось и повернулось новой стороной. У Царькова в глазах исчез собачий блеск – знак голода и тревоги. Он вырос над собой, окреп и обрел вальяжность в манерах. Иногда казалось даже, что он перестал бояться, а «покровитель» не любил людей, которые его не боялись. Конечно же, оба отдавали себе отчет, что при желании он может стереть Тимофея в порошок одним движением пальца, но готовность к унижению исчезла у того из голоса и лица. Царьков вообще стал себе на уме и изъяснялся порой чересчур туманно. «Покровитель» не раз подумывал, что нагулявшего жирок протеже следует проучить – не то чтобы он сделался опасен, но все же обязан был знать свое место. Да и вообще, любому не вредно время от времени спускаться с небес на землю – порой, для своей же собственной выгоды.
Ситуацию усугублял тот факт, что Тимофей был москвич. «Покровитель» не верил москвичам, подозревая в них неискренность и апломб, которые, сколь глубоко их ни прячь, все равно проявят себя. Скоро зазнается, – думал он о Царькове, – если уже не зазнался, – и эта мысль была ему неприятна. Она напоминала о хамоватой небрежности, с которой его самого принимали в столице аппаратные бонзы, после чего приходилось долго плеваться, скрежетать зубами и отпаиваться дорогим коньяком, а то и водочкой, в компании молоденьких девиц.
Внезапный каприз Майи лишь ускорил развязку – «покровителю» стало ясно, что медлить больше нельзя. Жениха для единственной дочки он видел совсем другим – человеком с именем и перспективой, вхожим в общество и живущим в самой Москве, а не в этом захолустном городе. У него была разработана программа действий, включающая устройство Майи в лучший столичный университет и организацию соответствующего досуга. Царьков же на место будущего зятя не годился никак, ибо был по большому счету никто – и именно никем, скорее всего, намеревался оставаться в дальнейшем. Что же касается денег, их у «покровителя» хватало и без Тимофея, тем более, что тот, при всех своих успехах, далеко еще не стал благополучен настолько, чтобы это, по нынешним временам, могло вызвать какой-то интерес.
Разговор с Царьковым о предстоящей помолвке, задуманный как поверка текущего статус-кво, оказался последней каплей, подточившей терпение. Стало ясно, что тот юлит, виляет и держит что-то неблаговидное за душой. Это никуда не годилось, и за это следовало наказать. Обдумав все как следует, «покровитель» принял решение – закрыть «вопрос» сразу и навсегда.